Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 10

Гюго был величайшим лирическим поэтом Франции XIX века. Уже первые его стихотворения ошеломили читателей, открыв им новый, досоле неведомый поэтический мир: восточная экзотика, живописное средневековье, живые краски н звуки современности, романтическая природа, ликующая или трагичная, но всегда дышащая в лад дыханию человека; юная любовь, горечь утрат, размышления о жизни н смерти, о добре и зле, о судьбах мира и предназначении человека на земле... Всем этим наполнены не только стихотворения Гюго, но н его романы, и стихотворные драмы, и эпические поэмы. Везде все та же ясность мысли и ясность выражения, -“острый галльский смысл”.

Гюго остается и по сей день одним из самых читаемых н переводимых на все языки писателей на всем земном шаре. Он оказался под рост и по плечу всем возрастам культуры. Сказанное пли изображенное им само входит в плоть и кровь любого понимания, в том числе и самого элементарного, любой первоначальной грамотности. На протяжении более чем ста лет его всячески оспаривают, опровергают и ниспровергают бесчисленные служители так называемого чистого искусства. Их приводит в ярость не столько слава Гюго, не столько повсеместное распространенно его книг, сколько законченность, уравновешенность и совершенство его духовного облика. Если бы у Гюго оказался меньший запас нравственного здоровья и меньшая созидательная мощь, его хулители примирились бы с ним легче.

На такую судьбу Гюго и рассчитывал. На меньшее он не мог согласиться.

Его надо принять целиком, во всех оттенках н противоречиях его богатства. II тогда в настоящем свете предстают н сокрушительная искренность Гюго, н высокое благородство его служения социальной правде. То н другое не только выражение его идейной позиции, но н коронное свойство его поэтики.

Изуродованный компрачикосами н брошенный ими в снежную ночь, ребенок неминуемо должен погибнуть. Он выжил, вырастает, становится бродячим балаганным комедиантом, любимцем лондонской толпы. Однажды судьба его круто меняется - чего ни случается в хорошей сказке!-и возносит на самую вершину социальной лестницы. Комедиант Гуинплен превратился в лорда Кленчарли. Он выступает в палате лордов. На смятенный и высокомерный вопрос: “Кто вы такой? Откуда вы?”, - раздастся ответ: “Из бездны... Кто я? Я - нищета. Милорды, вы должны меня выслушать... Я пришел сообщить вам новость. Род человеческий существует!”

Кем бы ни были герои Гюго, какой бы исключительной, необычной, невероятной судьбой ни наделял их автор, все они в минуту высшего напряжения н самораскрытия выступают от имени “рода человеческого”, - никак не меньше! И говорят о главном: о том, что род человеческий в подавляющем большинстве несчастен, голоден, угнетен.

Так заставлял Гюго выступать н действовать своих героев, внушая им свойственную ему лично шпроту жеста. И в этом он был, как ни в чем ином, последователен. Основное свойство его поэтики-ощущение масштабности события и масштабности его участников. Перед читателями (не говоря уже о театральных зрителях) возникает некий воображаемый просцениум, полукружием вдвинутый в зрительный зал и освещённый прожекторами, которые кладут резко контрастные тени на лица, выхватывают из сумрака как раз то, чему принадлежит решающее значение при каждом новом повороте действия, сюжета, темы. Это поэтика театра, метод режиссуры, сознательно примененный в романе, в балладе, в политической сатире.

Краски Гюго могут показаться резкими, его кричащие антитезы - наивными. Может быть! Но пусть читатель вспомнит собственное отрочество, когда книги брались штурмом н проглатывались в течение ночи. Пусть он вспомнит, как потрясали его бури, бушующие в книгах великого романтика! И читатель низко поклонится памяти этого простодушного и доброго старика с громовым голосом - поэта, который до конца своих дней, до восьмидесяти лет, сохранил юношеское сердце.

Сила Гюго как раз в его кричащих антитезах, и ослепительных контрастах. Он хорошо знал об этом и не однажды декларировал свою любовь и приверженность к такому языку, обосновывал снос право говорить на нем.

Так рождалась эта поэзия, оплодотворившая собой всю первую половину XIX века. Она назвала себя романтизмом. Но, как часто случается в истории литературы, названии было меньше и уже тех сил, которые были заложены в романтизме н росли в нем неодолимо в каждой стране по-своему. Главной из этих сил была стихийная тяга к народности, к демократии. Развитие самого Гюго показало это с большим блеском и самобытностью, гораздо сильнее, чем у других романтиков.