Собрание сочинений. Том второй

Мама его даже не одернула и все плакала, что Лидка плохо кончит. Папа лег в постель и тут же захрапел, мы по своим кроватям разбрелись, а мама, прежде чем уснуть, пригрозила:

— Ну, утром они у меня узнают!

И точно, в девять они благополучно вернулись. Филин вел Лидушку за руку:

— Милостивая сударыня, характер у меня золотой, и человек я порядочный. Разве я виноват, гроза началась, дождь проливной, гром гремит, молнии кругом и град жуткий, пришлось в гостинице остаться, но я вел себя честно: я на правой постели спал, а Лидушка — на левой.

Тут папа уже не стерпел, надоело ему молчать, приподнимается он на кровати и говорит:

— Уж не в той ли паршивой гостинице, где Лидка с паном Сыроватко ночевала?

Мама так и прыгнула на папу и стала его душить. Лидка у двери упала, а пан Вавроушек крикнул:

— Ничего себе семейка! — и за порог.

Лидка потом целых две недели ревела, никто с ней не разговаривал, только папа успокаивал:

— Я тебе сам жениха найду. — Искал как проклятый, пока один раз не вернулся домой пьяный в стельку и говорит: — Вот и жених нашелся. Ему хорошая хозяйка нужна, чтоб заботилась о нем, в деле помогала — он трактир свой думает открыть. — Глаза у папы при этом так и светились. — Очень хороший человек, в Прагу специально при ехал, я с ним сразу и договорился: завтра, в воскресенье, к нам приведу, отметим помолвку — чего тянуть-то! Пеки давай каплуна, а я пропущу немножко для храбрости!

Привел он его, за стол сели и Лидку ждем, которая в соседней комнате новую прическу делала.

Вошла Лидка, жених глянул на нее, она — на него, она побледнела, он тоже схватил шляпу — и за дверь. Оказывается, это был официант из той самой гостиницы, где Лидка ночевала с паном Сыроватко и с паном Вавроушеком, когда их за городом заставал жуткий град.

Интервью со связанным офицером

Читателям наверняка известно, что недавно некий храбрый офицер подвергся в поезде нападению двух молодых людей, которые ограбили его и связали. Офицер, однако, проявил такое присутствие духа, что по прибытии в Прагу оставался в вагоне до тех пор, пока не убедился, что парочка эта смылась и ничего больше сделать ему не сможет. Естественно, меня как журналиста храбрый офицер весьма заинтересовал, тем более что о храбрости сейчас порассуждать любят многие, правда, как правило, трусы. А ведь стоит использовать любой случай побеседовать с достойными людьми, заслужившими право на внимание общества.

Вот почему я пошел брать интервью у связанного офицера.

(Девять строк изъято цензурой.)

— Что было бы со мной, поступи я неблагоразумно? Труп, чего тут рассуждать, холодный труп.

— Вы изволили тогда путешествовать в поезде, следующем из Лысой-на-Лабе?

— Да, помнится, именно на этом поезде.

— Вы были вооружены?

— Был. Как обычно, в кармане у меня лежал револьвер, правда, я вам показать его не могу, так как его у меня тоже украли, забрали. Хотели было отобрать и саблю, вот она, можете написать об этом, обыкновенная офицерская сабля. Они хотели забрать и саблю, но я ожег их таким взглядом, что они растерялись, до сих пор у меня перед глазами их растерянный вид. Бедняжки поняли, что он не обещает им ничего хорошего.

— А почему вы не закричали?

— Почему не кричал? Просто я сохранял абсолютное хладнокровие, к тому же у меня во рту был кляп. О, знали бы вы, чего им стоило затолкать его мне в рот! Вот бы вы посмеялись. Они, видать, вообразили, что я проглочу его, потому что разжали мне зубы моим же ножом и запихали мне в рот кляп и вели себя при этом так, будто делали это впервые.

— Вы не могли бы мне рассказать, как, собственно, все произошло?

— С удовольствием. Сейчас вы убедитесь, что значит быть хладнокровным и разбираться в стратегии. Я сидел в купе первого класса. И тут вошли два паренька, совсем еще дети, и один из этих ребят спросил, не к Высочанам ли мы сейчас подъезжаем. Я ему ответил: «Да, дитя мое». Тут тот, кто помоложе, подскочил ко мне, рука в кармане, и закричал: «Руки вверх или прощайся с жизнью!» Другой в это время сидел и весь трясся от страха. Думаете, тому, что помоложе, не было страшно? Он тоже дрожал. Да, забавно было на них смотреть, на этих мальчуганов, таких трусишек.

— И что же вы предприняли?

— Я поднял руки, но как же, поверьте мне, перепугались эти мальчишки! Тут уж было не до шуток. Их так трясло — знаете, я опасался, как бы они не свалились в обморок.

— Итак, вы предпочли поднять руки вверх?