Собрание сочинений Том 9

— Не дурак, а вот в этом же самом роде, как ваша Клавдинька: все тоже смотрит в евангелие и все чтоб ему жить просто да чтоб работать и о гольтепе думать, — и в этом все его пустое удовольствие.

— И будто уж нельзя его всем твоим капиталом привлечь?

— Ах, да на что ему капитал, когда ему больше того, что есть, ничего не надобно! Ему вкусный кусок положите, а он отвечает: «Не надо, я уже насытился»; за здоровье попросите выпить, а он отвечает: «Зачем же пить? — я не жажду»!

— Ну, что это взаправду за уродство!

— Да, я так жить ни за что не хочу.

— Разумеется; пусть он себе берет такую и жену, к их фасону подходящую.

Но Раичка, услыхав это, вскрикнула:

— Что-о-о! — И сейчас же резко добавила, что она этого никогда не позволит.

— Лучше на столе под полотном его увижу, чем с другою!

— Что же, и это можно, — успокоила ее мирным тоном Мартыниха.

Раичка понизила голос:

— То есть что же… разве вы это можете?

— Под полотно положить?

— Да… но ведь за это отвечать можно.

— Стоит только ему рубашку выстирать да на ночь дать одеть… вот и все.

— Ишь какая вы вредная!

— Да ведь я это для тебя же! — сконфуженно остановила ее Мартыниха.

— Нет, а как вы смели для меня это подумать! Рубашку вымыть!

— Ну, оставь, пожалуйста: видишь, чай, что я пошутила!

— Пошутила!.. Нет, вы думали, что уж влюбленную дуру нашли, и я вам дам такое поручение, что в ваших руках буду! Я не дура!

— Да кто ж тебе говорит, моя дорогая, что ты дура!

— То-то и есть, моя дешевая!

— Фу ты господи!

— Да, да, да.

— Так как же ты жить хочешь?

— Чтобы он был мой муж и жил, как я хочу, и больше ничего.

— Так ты бы ему лучше прямо так и изъяснила, что: «люблю и женись!»

— И вот, представьте же себе, что я уже до этой низости дошла, что и изъяснилась.

— И что же он — возвеличился?

— Нимало, а только пожал мне руку и говорит: «Раиса Игнатьевна, вы на этот счет ошибаетесь!» Меня даже в истерику и в слезы бросило, и я говорю: «Нет, я вас люблю и весь капитал вам отдам». А он…

Аичка вдруг всхлипнула и заплакала.

— Полно, полно, приятненькая, убиваться! — попросила ее Марья Мартыновна.

— Не гладьте меня, я не люблю! — скапризничала Аичка.

— Ну, хорошо, хорошо, я не буду. Что же он тебе сказал?

— Не верит, дурак.

Послышались опять слезы.

— Ну, значит, он или бесчувственный, или беспонятный, — решила Марья Мартыновна.

— Нет, он не бесчувственный и даже очень понятный; а он говорит: «Вы в ваших чувствах ошибаетесь — это вы мою презренную плоть любите и хотите со мною своих свиней попасти, а самого меня вы не любите и не можете меня полюбить, потому что мы с вами несогласных мыслей и на разных хозяев работаем; а я хочу работать своему хозяину, а свиней с вами пасти не желаю».

— Что же это такое?.. И к чему это?.. Каких свиней пасти и на каких разных хозяев работать? — протянула недоуменно Марья Мартыновна.

— А вот в том и дело, что если не понимаете, то и не спорьте! — дрожащим от гнева голосом откликнулась Аичка и через минуту еще сердитее добавила: — По-ихнему, любовью утешаться — это значит «свиней пасти».

— Тьфу!

Мартыновна громко плюнула и вскрикнула:

— Свиньи! Ей-богу, они сами свиньи!

— Да, — отвечала Аичка, — и он еще хуже говорил… Он ответит…

— За что, приятная, за что? Что он еще… чем тебя оскорбил?

— Он меня ужасно оскорбил… он сказал, что я не христианка, что со мною христианину жить нельзя и нельзя детей в христианстве воспитывать…

— Ах, за это ответит!

— Да, я ему это и сказала: «Я говею и сообщаюсь, а вы никогда… Кто из нас — христианин?»

— Он ответит.

— А я своего характера не переломлю!

— И не ломай! Что их еще баловать!

— Я ему сказала, что я ожесточусь, и лучше кому захочу, тому все богатство и отдам, но только я по-своему отдам, а не по-ихнему.

— Вот я теперь тебя и поняла… зачем ты сюда приехала! Конечно, тебя тут на руках носить будут!

— Очень мне нужно их ношенье! Но только вы ничего и не поняли!

— Нет, ты теперь проговорилась.

— Ни капли я не проговорилась. Я просто буду пробовать: верно ли это, что здесь можно умолить, чтоб в нем сердце затомилось и все стало — как я хочу.

Но Марья Мартыновна на этом Аичку перебила.

— Ангел мой! — воскликнула она живо, — здесь умолить можно все; здешнее место — все равно что гора Фавор ^*, но только должно тебе знать, что бог ведь на зло молящему не помогает!

Аичка совсем рассердилась.

— Что вы за глупости говорите! — вскричала она, — какое же здесь «на зло молящее», когда я хочу его от бессемейного одиночества в закон брака привесть и потом так сделать, чтобы он любил непременно все то, что все люди любят.

— Да, то есть чтобы он не косоротился бы к простоте, а искал бы себе прямо не одно душеполезное, но и телополезное?

— Вот и только!

— Да, если только в этом, то это, конечно, благословенный закон супружества, и в таком случае бог тебе наверно поможет!

— Да, а вы, пожалуйста, теперь уж дальше замолчите, потому что скоро будет рассвет, и я очень расстроилась и буду бледная.