Собрание сочинений. Том 6

Воинские части отступали, потому что им надо было обязательно выйти из-под удара и соединиться со своими высшими или подчиненными инстанциями. Гражданские обозы двигались еще быстрее, потому что они боялись опоздать и оказаться ближе всех к неприятелю.

Прифронтовые фабрики и колхозы торопились еще более, потому что боялись попасть в водоворот воинских частей и старались эвакуироваться до перегрузки дорог.

И никто не стоял на месте. А между тем простой здравый смысл говорил, что остановиться — это наполовину победить.

Стоял ранний, еще по дневному горячий вечер, когда остатки первого эскадрона под командою лейтенанта Цымбала заняли переправу на реке и приготовились к обороне.

Два других эскадрона с полковым командиром должны были подойти с наступлением темноты.

Кони были укрыты в густых камышовых зарослях, казаки — в неглубоких, наспех отрытых окопчиках, две противотанковых пушечки вкопаны в землю и тоже прикрыты с боков и сверху камышовым настилом. Казаки полоскали портянки, купались, чинили сбрую.

Ксеня с удивленным, растерянным видом бродила вдоль дороги, рассматривая брошенное добро.

Безлюдная степь, как бы обойденная людьми стороной, дремала в летнем, стрекочущем цикадами зное.

Легкий ветер редкими бросками взметал пыль на горизонте.

Каждый раз казалось, что вдали кто-то скачет, но пыль ложилась, а дороги и поля оказывались пустыми, словно никогда не было здесь никакого движения.

— Богатый обмен веществ! — заметил Илюнька, кивая на разбросанное добро. — Зря я, Ксеничка, записался между прочим. И ты зря. Опанас Иванович — тот, конечно, другое дело… Славное море, священный Байкал!.. Минин и Пожарский!.. А я? Я единица научного склада.

Коля Белый неприлично громко захохотал.

Илюнька обратился специально к нему:

— Нет, я вам, Коля, говорю совершенно серьезно — до войны меня абсолютно не тянет, не мой предмет, ей-богу…

Коля, продолжая хохотать, подхватил Ксеню под руку, и они побежали в сторону от дороги, ныряя в ложбинках.

Илюнька сокрушенно покачал головой.

В полдень на полях, среди заскирдованного озимого, появились цветные фигурки девчат, и Опанас Иванович так обрадовался им, что сейчас же послал Ксеню узнать, кто такие, откуда.

Средних лет мужчина в красноармейской одежде скоро спешился у шалашика Опанаса Ивановича. Он слез с седла, опираясь костылем оземь, левая нога его моталась без дела и была короче правой.

— Здравствуйте, товарищ лейтенант, — сказал четко и весело приехавший. — Звание у вас молодое, а наружность, смотрю я, как-то ко званию не подходит.

— Здорово, — ответил Цымбал, не отвечая на вопрос. — Садись, расскажи, кто будешь.

— Председатель здешнего колхоза, Дмитрий Урусов, вот кто я, — словоохотливо сказал прибывший и, ловко орудуя костылем, присел рядом с Опанасом Ивановичем.

— Вы как, на подходе или на отходе? — не без насмешки спросил он, сбивая на затылок выцветшую пилотку и ожесточенно почесывая висок. — Сильно что-то стали отступать… Вчера шли, шли… тысяч пятьдесят… хлеба сколько помяли… придется сегодня заактовать… будь ты неладна.

Подошли командир первого взвода Шевченко, Федор Голунец, Семен Круглов и присели, не торопясь, не вступая в разговор и как бы даже не слушая, что говорится.

Урусов, тоже не торопясь, но емко, содержательно стал рассказывать, что он всего недели три вернулся из госпиталя «по чистой» и назначен был кладовщиком колхоза, а скоро заменил прежнего председателя, ушедшего на войну.

Он рассказывал, что лезет из кожи и его уважают за это и что он эвакуировал в Ставропольщину весь колхозный скот, а теперь, оставшись с девчатами да старухами, торопится вывезти убранное озимое.

— Мне бы тяглом только помочь, — сказал он. — А то вот вчера, знаете, прут по хлебу. Я говорю: «Да имейте совесть, по живому хлебу шагаете». А мне: «Ты что, немцу его бережешь?»

— В случае отхода ты, что ж, останешься? — спросил его Опанас Иванович.

— А как же! — И Урусов с удивлением поглядел на Цымбала. — Как же так, чтобы все бросить без присмотру. Да и куда, а? Куда, товарищ лейтенант, уходить?

— Точно, — ответил Цымбал. — От своих трех аршин никуда не уйдешь.

Высоко в небе прошли наши истребители, и хотя были они еле заметны и с них не могли видеть, что делается у степной речки, девчата замахали им руками и прокричали что-то веселое, озорное.

Потом негромко тарахтя, подпрыгивая над телеграфными столбами, прошли в сторону фронта две «уточки».

— Надо думать, что закрепились, — сказал Урусов.

— Похоже, что закрепились, — поняв его, подтвердил Опанас Иванович, думая о том, где сейчас майор Богиня с двумя эскадронами, пулеметной командой и обозами и как у них относительно горячей пищи, потому что кухни должны были уйти далеко за Дон.

— Как полковой подойдет, придется тебе, Федор, — сказал он Голунцу, — во второй эшелон съездить. Вторые сутки народ без горячего.

— Чорт их найдет, те кухни, — ответил Голунец.