Собрание сочинений. Том 5

Посредине дороги, поблизости от группы крестьянских домов, я встретил караван из четырех мужчин, трех женщин и нескольких детей с тремя тяжело нагруженными тележками, в которые были запряжены ослы. Эти люди у самой дороги варили себе обед на большом костре. Я на минуту остановился: я не ошибся, они говорили по-немецки, на самом жестком верхненемецком диалекте. Я заговорил с ними; они были в восторге, услышав в центре Франции родную речь. Это оказались, впрочем, эльзасцы из окрестностей Страсбурга, которые отправлялись каждое лето таким путем вглубь Франции и добывали себе пропитание плетением корзин. На мой вопрос, могут ли они прожить этим, мне ответили: «Конечно, с трудом, если бы приходилось все покупать, но большей частью мы собираем милостыню». Еще один совсем старый человек потихоньку выполз из своей небольшой тележки, где у него была настоящая постель. Все это сборище имело какой-то цыганский вид в своих добытых милостыней костюмах, в которых ни одна часть не подходила к другой. При всем том они имели весьма довольный вид и бесконечно много рассказывали мне о своих скитаниях. И тут же, среди самой веселой болтовни, мать и дочь — синеокое кроткое создание — чуть не вцепились друг другу в рыжие всклокоченные волосы. Оставалось только удивляться тому, с какой силой немецкое добродушие и немецкая задушевность пробиваются даже сквозь цыганский образ жизни и цыганский костюм; я распростился с ними и пустился в дальнейший путь, сопровождаемый некоторое время одним из цыган, позволившим себе перед обедом сделать прогулку верхом на костлявой спине тощего ослика.

Вечером я прибыл в Дампьер, маленькую деревушку неподалеку от Луары. Около 300–400 парижских рабочих — остатки прежних национальных мастерских — возводили здесь, по приказу правительства, плотину для защиты от наводнений. Среди них были рабочие всякого рода: ювелиры, мясники, сапожники, столяры, — вплоть до тряпичников с парижских бульваров. Я встретил около двадцати этих рабочих на постоялом дворе, где остался ночевать. Здоровенный мясник, дослужившийся уже до чего-то вроде надсмотрщика, говорил с большим восторгом о предприятии: можно-де заработать, смотря по тому, как взяться за дело, от 30 до 100 су в день; от 40 до 60 су можно легко заработать, если есть хоть немного сноровки. Он хотел немедленно зачислить меня в свою бригаду, уверяя, что я очень быстро освоюсь с работой и уже со второй недели буду, несомненно, зарабатывать 50 су вдень, что я могу хорошо устроиться и что работы там хватит еще, по крайней мере, на шесть месяцев. Я был не прочь сменить для разнообразия на один или два месяца перо на лопату. Но у меня не было никаких документов, и я бы мог нарваться на неприятность.

Эти парижские рабочие сохранили все свое традиционное веселье. Они работали по десять часов в день среди смеха и шуток, свободные часы проводили в веселых забавах, а по вечерам развлекались тем, что «развивали» деревенских девиц. Вообще же они были, вследствие своей изолированной жизни в маленькой деревушке, совершенно деморализованы. У них не замечалось и следа внимания к интересам своего класса, к злободневным политическим вопросам, так близко затрагивающим рабочих. Они, по-видимому, перестали даже читать газеты. Весь их интерес к политике ограничивался тем, что они наделяли друг друга разными кличками: один из них — рослый и сильный увалень — назывался Коссидьером, другой — плохой работник и горький пьяница — окрещен был Гизо и т. д. Напряженная работа, сравнительно недурные условия жизни, а главным образом оторванность от Парижа и вынужденное пребывание в замкнутом, тихом уголке Франции необычайно сузили их кругозор. Они уже были близки к тому, чтобы окрестьяниться, а между тем они прожили там всего два месяца.

На следующее утро я прибыл в Жьен и таким образом оказался, наконец, в самой долине Луары. Жьен — маленький городок с извилистыми улицами, красивой набережной и мостом через Луару, которая здесь по ширине едва равняется Майну у Франкфурта. Вообще она очень мелка и изобилует песчаными мелями.

От Жьена до Бриара дорога тянется по долине на расстоянии приблизительно четверти мили от Луары. Идет она на юго-восток, и местность постепенно принимает южный характер. Вязы, ясени, акации и каштановые деревья тянутся по обе стороны дороги, образуя аллею. Роскошные луга и плодородные поля, где на жнивье растет самый сочный клевер, вместе с окаймляющими их рядами тополей раскинулись по нижней части долины. По ту сторону Луары в прозрачной дали виднеется ряд холмов; по эту сторону, у самой дороги — другая цепь возвышенностей, покрытых виноградниками. В этом месте долина Луары вовсе не так поразительно красива или романтична, как это обычно утверждают, но она производит в высшей степени приятное впечатление; вся эта богатая растительность свидетельствует о мягком климате, которому она обязана своим расцветом. Даже в самых плодородных местностях Германии я не встречал растительности, которая могла бы сравниться с растительностью на пути между Жьеном и Бриаром.