Собрание сочинений. Том 5

— Надо взять бревна, — сказал он, — и сверлить их. Вот это и будут трубы. Бревна достать вы сумеете, а машину для сверления я изобрету.

И изобрел действительно, и сверлил ею любой диаметр в длину, и просверлил, как и требовалось, два с половиной километра бревен.

Машина получилась хорошая, работала она вручную, силами двенадцатилетнего мальчика, и обошлась, не считая старого железного лома, в каких-нибудь семьсот — восемьсот рублей. Это изобретение положило начало тому Халилу Мусаеву, которого теперь знает весь Дагестан. Машину тотчас потребовал к себе райисполком и долго сверлил ею что-то, потом от райисполкома забрал ее Наркомзем, и теперь трудно даже представить, где она и что с нею. Никто просто не помнит, как она выглядела.

Вскоре сделали Халила Мусаева заведующим мастерскими при согратлинской школе. Тут развернулся он вовсю и наделал сотни фуганков, пил, бритв и оконных рам, воспитав отличных учеников. Изобретать почти не было времени, хотя он все же успел разобрать искалеченную пишущую машину гунибского райкома, заново смонтировать ее, заменив отсутствующие части своими и вместо русского алфавита поставил аварский, для чего самому пришлось лить буквы и гадать, как их лучше разместить на рычажках, чтобы было удобно печатать. В общем машина вышла на славу, но сама работа не понравилась Халилу Мусаеву.

— Детский механизм какой-то. Ни то ни се.

А тут как раз пришла пора строить новую школу, и он совсем отстал от работ мастерской. Школа, — построенная, разумеется, без единого техника, — оказалась прекрасной. Приближалось 1 мая 1933 года.

— Хочется сделать подарок аулу к Первому мая, — сказал Халил и исчез на две недели, взяв с собой нескольких подручных мастеров.

Мая 1933 года на маленькой согратлинской площади, между мечетью и читальней, торжественно был открыт памятник Ленину. Он весь из целого камня. Голова — работы Мусаева.

С этого дня слава Халила стала славой Согратля. Им хвалились согратлинцы на базарах, именем его попрекали соседние аулы своих нерешительных мастеров. Гордо Согратль вызывал соседей на установку такого же памятника. А памятник просто великолепен. Голова Ленина на крепких и легких плечах молодо глядит на аул.

Не успел Халил закончить памятник, явилась необходимость надстроить второй этаж школы.

Но штука не в том, чтобы достроить, — говорит Халил, — а так надо сделать, как еще нигде не было, — и задумывает во всю длину наружной стены второго этажа барельеф, он показал на голландскую печку в классе, выступающую из стены на треть своего объема, и сказал, что вот в таком роде и будет Маркс, читающий «Капитал» народу. Барельеф торопился закончить он к началу учебного года — к сентябрю, был хмур, молчалив и стеснителен в разговоре.

— Когда освобожусь, сделаю один подарок Сталину. Револьвер!

— Такой? — товарищ показал красивый бельгийский пистолет.

— Зачем же такой делать, раз уже фабрика его делает. Надо такой, какого еще никогда не бывало.

— Какой же?

— Сразу сказать трудно. А месяца через три сделаю, тогда увидите. Сначала надо изобрести инструменты, которыми придется делать револьвер, и вот это трудно. Мне бы маленьких напильников штук пять-шесть, круглых, плоских, трехгранных. А когда инструменты изобрету, тогда сделаю семизарядный лучше любого, необыкновенный револьвер будет.

Он стоит и улыбается в мелкую бороденку. Согратлинцы окружают его толпой и смотрят на мастера, гордясь им без всякого стеснения.

— Скоро у нас украдут Халила, как девицу. Все аулы нам завидуют. Все он может — и мост построить, и памятник сделать, и револьвер, и фуганок. Наверно, скоро автомобиль сделает.

— А ты что хочешь, Халил? Учиться бы не поехал?

— Учиться бы не поехал. Я путешествовать бы поехал. На Тульский оружейный завод хочу путешествовать. Насчет пулемета у меня кое-что в голове есть, — и стоит, как виноватый, теребя пояс нервными неутомимыми руками, тридцатисемилетний ребенок, только вчера почувствовавший волю к жизни.

Нур-Магома Махмудов Хунзахский

Это человек, про которого говорят в Хунзахе, что он может изобрести все на свете.

Хунзах — районный центр, бывшая царская крепость — лежит в двух километрах от Хунзах-аула, родины Хаджи — Мурата и столицы аварских ханов.

Кругом — пустота безлюдной горной вершины. Невысокие холмы, плато, спадают прямо в небо. Эти несколько километров плоскости, кажутся островом в небе, на дальних краях которого легкими тенями восходят горы, — единственная другая земля, которую отсюда видно.

Среди холмистых складок плато аул развалился, как чабан на пастбище. Улицы аула — к удивлению — почти горизонтальны, наклон наиболее крутых не превышает двадцати градусов. Каменные сакли не сливаются одна с другой и почти не сидят одна на другой, а, подпершись кривыми балкончиками легкого грузинского склада, стоят вразвалку. Кое-где выведены аркады, как в Чохе или Согратле. Похожий на речной пароход, с широкой верандой во всю длину свою, вздымается дом Алихановых-Аварских, ныне чулочная артель. Расписные русские ставни мелькают то здесь, то там на кирпичных или штукатуренных стенах.