Собрание сочинений (Том 4)

- Иди сюда, Сергей! - говорит дедушка из комнаты. - Знакомьтесь: мой старый товарищ.

Гость поднимается с дивана, бледнеет, губы у него дрожат, я досадую на него - ведь не сдержится, скажет или закричит еще, чего доброго. Но он трясет обеими руками папину руку, долго разглядывает его глаза, как разглядывал фотографии, улыбка блуждает на его лице - мне кажется, он может упасть, я подхожу поближе, чтобы поддержать, в случае чего.

- Вот ты каким стал! - говорит он севшим, глухим голосом.

- А что? - спрашивает папа, ни о чем не подозревая. - Вы меня раньше видели?

Гость встревоженно глядит на дедушку, тот кивает:

- Видел, видел. Мальчишкой.

- А-а... - улыбается отец. - А я вас не помню.

- Разве же упомнишь, - отвечает человек в вышитой рубашке.

Мне не терпится вывести отца в кухню, сказать, чтобы показал немедленно руки. А он говорит с гостем о разных пустяках. Рассказывает про стройку.

Дедушка поднимается, готовит на стол. Я ему не помогаю. Все придвигаются к столу, стучат стульями. Настает какая-то простая минута, словно разрядка от долгого напряжения, и мне вдруг приходит идея.

- Пап! - кричу я сам не свой. - Давай на локотки! Кто - кого?

- Ну, - смеется отец, - нашел время!

- Прошу! Прошу! - умоляю я, а дедушка и гость смотрят на меня непонимающе.

- Хорошо, - отвечает отец.

Мы ставим локти на стол, беремся кистями, и я пыхчу, стараясь повалить руку отца.

- Не жульничать! - кричит он. - Не подниматься!

Я, конечно, проигрываю, в другой раз мне было бы досадно, но сейчас не до этого.

- Еще! - кричу я, и отец снова укладывает мою руку.

- Со мной-то легко! - радуюсь я. - Вот попробуй победить дедушку!

Я смотрю выразительно на деда. Он пожимает плечами. Я делаю ему большие глаза. И он догадывается! Еще бы! Дедушка мой друг. И мы всегда понимаем друг друга! Если надо - даже без слов.

- Ну что ж! - говорит он весело и загибает рукава.

Папа закатывает их гоже.

- Ну-ка, - командую я. - Раз, два, три!

Они сражаются яростно и упорно. Дед покраснел. Конечно, у него меньше сил, чем у молодого папы. Но он опрокидывает руку отца.

- Один - ноль! - кричу я и вижу, как дедушка и гость смотрят на папину руку. Там ничего нет. Никакой родинки! Чисто!

- Другой рукой! - приказываю я, и дедушка снова побеждает.

- Два - ноль! - подпрыгиваю я. - Два - ноль!

Папа - наш! Мой, дедушкин!

СЕДОЙ ЧЕЛОВЕК

И тут мне становится грустно. И жалко.

Я называл его про себя "гость", "он", "этот человек". Я не знал, как называть иначе, потому что имя и отчество ничего не значат, когда думаешь, что, может быть, он тебе дедушка.

Я не верил, что он папин папа.

Что это может случиться - не верил, но боялся, трусил, не был уверен.

Я не верил, что он был трубачом.

Трубач был герой. А он обыкновенный.

Теперь доказано. Он не дедушка. Это просто ошибка, вот и все. Он просто гость, действительно. И я теперь согласен, пусть.

Пусть он будет трубачом. Пусть он герой на самом деле. Это ведь и заметно, не так ли? У него седая голова. Он много перенес. Да что там! Разве подходят все эти сухие выражения, чтобы сказать, какая выпала ему горькая судьба. А главное, он потерял сына, Сережу, который похож на моего отца. Что было бы, если б я потерял папу? Или дедушку? Или они потеряли меня? И мы никогда бы не встретились больше?

Мне становится стыдно, что не верил седому человеку. Он мчался на самолете, он волновался, он даже плакал, а я не хотел его понимать, даже не хотел верить.

Он сидел за столом подавленный, опустив голову. Папа и дедушка тревожно поглядывали на него, потом уложили на диван, укрыли одеялом.

Мы вышли из комнаты. Выходя, я обернулся и вздрогнул. Лицо у трубача подергивалось в каких-то судорогах.

Он то смеялся как будто. То плакал.

Мне стало жутко. Я прикрыл торопливо дверь. Он так и спал - с вечера до раннего утра. Крепко и тревожно - сразу. Утром он встал, разбитый, совсем не отдохнувший, с синими кругами возле глаз. Стал прощаться. Дед дал ему пакет.

- Здесь фотографии и письмо, - сказал он. - Все равно вы летите через Москву. Позвоните по этому телефону. Скажите, что от меня. Мой друг генерал милиции. Он сделает экспертизу.

Гость изучающе посмотрел на деда. Ничего не сказал. Пакет взял.

Мы отправились проводить его до автобуса, который шел в аэропорт.

Возле автобуса он опустил чемодан на землю, крепко обнял деда. Сказал:

- Спасибо, добрые люди!

Влез в автобус, опустил окно. В глазах у него стояли слезы.

- Может, вы ошиблись, - ответил дедушка, - может, родинки не было. Надо до конца, понимаете! Мы с вами должны!

- Должны! - кивнул седой человек. - Должны!

Автобус зарычал, зашипел тормозами, медленно двинулся.

- Пришлю телеграмму! - крикнул он и стал махать нам рукой.

Мы махали ему в ответ. Автобус умчался уже далеко, а дедушка все держал и держал руку над головой.

Пыль от автобуса осела. На остановке было пусто. На земле валялись окурки и стаканчики из-под мороженого.

- Ответь, - сказал я деду, - зачем ты дал фотографии? Чтобы успокоить его?

Дед задумчиво разглядывал меня.

- Нет! - сказал он. - Все-таки вы счастливые!

Он помолчал:

- О войне знаете только по книжкам. И понять не можете, что такое горе.