Собрание сочинений. Том 4

— Есть выход, Михалыч, забаррикадируем все окна, двери и будем отстреливаться. У кого, товарищи, есть оружие?

Свердлов строго останавливает Трофимова:

— Не горячись, Трофимов, и не делай глупостей. Одного-двух полицейских подстрелишь — всех нас подо что подведешь?

Трофимов в бессильном бешенстве кричит:

— А так самим фараонам в руки даться?!

Свердлов все так же строго:

— Надо бы раньше об этом думать!

Миронов прижимает к себе Зину, говорит дрожащим от волнения голосом:

— Яков, может быть есть возможность хоть кому-нибудь спастись, ведь нельзя же всем…

Зина тихонько освобождается из объятий Миронова, и неожиданно для всех раздастся ее спокойный голос:

— Товарищи, во что бы то ни стало надо спасти Якова Михайловича — это самое главное.

С трудом приподнявшись на постели, говорит Сухов:

— Правильно, Зинаида Васильевна. И пристав у нас новый, он Михалыча еще не знает…

Дверь с силой рванули, и в комнату врывается полиция.

До сих пор молчавший доктор быстро и услужливо подает свое пальто Свердлову.

Зина поняла в чем дело, берет со стола чемоданчик и быстро протягивает его Свердлову.

Пристав кричит:

— Руки вверх!

Все подняли руки, только Яков Михайлович спокойно застегивает пальто, берет в руку чемоданчик.

Пристав грубо:

— Ну, а ты что?

Свердлов подчеркнуто спокойно:

— Не понимаю, почему «ты», и не понимаю, почему «руки вверх». Нас сейчас будут грабить? Тогда не понимаю, почему полиция?

Городовой шепчет на ухо приставу:

— Ваше благородие, это же доктор, доктор… я вам докладывал…

Яков достает паспорт из внутреннего кармана пальто:

— Вот мой паспорт. Я хирург Михаил Федорович Лейбсон.

Пристав меняет тон:

— Прошу вас, доктор, маленько в сторону… — Опять по-хамски: — Который здесь Яков Свердлов, по кличке «товарищ Андрей»? Ну-с, признавайся…

Все молчат. Пристав впился глазами в доктора:

— Ты?

Доктор спокойно отвечает:

— Не знаю.

Пристав выходит из себя, орет:

— Вот как, сам себя не знаешь? Дома разберемся! Забирай всех, Курептев!

Пристав самодовольно закручивает ус:

— Богатый денек!

Курептев, старший городовой, осклабившись, говорит ему на ухо:

— Так что, ваше высокоблагородие, жандармам нос утрем. Что значит иметь своего человека!

Городовой и понятые подхватывают под руки Сухова, он, не выдержав, стонет от боли. Яков Михайлович бросается к нему:

— Подождите, разве можно так больного тащить? Вы с ума сошли. Господин околоточный надзиратель, больного необходимо немедленно доставить в больницу.

Пристав козырнул:

— Я пристав.

— По обращению этого не вижу, — возразил Свердлов.

Вотинов и Трофимов поднимают Сухова, выносят его.

Пристав благосклонно:

— Если понадобится больница, будет больница. Не извольте беспокоиться. Повесим, как здоровенького! Честь имею!

Доктор подходит к Якову, крепко жмет ему руку, говорит многозначительно:

— Спасибо, доктор, позвольте проститься с вами и сказать: мы друг перед другом в долгу не останемся. От всей души желаю вам счастья…

Пристав прикрикнул на Лейбсона:

— Довольно! Пошли!

Зина бросается к Миронову, они горячо целуются.

Арестованные уходят, вслед за ними — пристав.

Яков Михайлович остается один, он отходит к окну, стоит к нему спиной.

Ленька выползает из-за занавески, оглядывается, нет ли кого… подходит к Якову.

— Револьвер спрятал… А девчонки спят, ничего и не слыхали!

Яков положил руку на белобрысую голову Леньки. Ленька понимающе глядит на него снизу вверх и говорит с дрожью в голосе:

— Папка сказал: плакать — это последнее дело… — Подождал минутку, потом заговорил просительно: — Михалыч, подари мне насовсем пистолет. А? — Погрозил кулаком в сторону ушедшего пристава. — Я его ухлопаю, как сукиного сына…

— Когда ты вырастешь, Леня, я тебе куплю три револьвера, сделаю тебя самым главным судьей над врагами, и будем их тогда судить за папу, за маму, за всех… — ответил Свердлов.

Ленька удовлетворен:

— Давай, Михалыч, чай пить.

Он подводит Свердлова к столу.

— Хочешь папкину чашку? Во какая огромадная!

Ленька любовно держит в руках огромную цветистую чашку с золотой надписью «На добрую память». Потом, нахмурившись, ставит чашку и испытующе смотрит на Свердлова:

— А ты, Михалыч, не обманешь? Ты где тогда будешь жить, когда я вырасту?

Вдруг у Леньки со звоном падает ложка из рук. Яков оборачивается.

В дверях стоит Анисья. Она, будто ничего не замечая, не снимая мокрого платка, идет к занавеске. Взглянув на детей, она обращает почти безумные глаза на Якова.

— Спасибо тебе. Садись чай пить… Посоветуемся, как жить будем… Мужа в тюрьму спровадил…

Свердлов пытается вывести ее из страшного состояния:

— Анисья Никифоровна, голубушка…

Анисья приказывает:

— Молчи! Кипяток хочешь? Ты не стесняйся, твое хозяйство здесь теперь. Все здесь теперь твое…

Она ставит под самовар большую чашку мужа. Струйка кипятка медленно льется из крана. Ленька пронзительно визжит:

— Михалыч, она обварит тебя кипятком…

Яков все так же ласково:

— Анисья Никифоровна, если у вас есть сердце, поймите сердцем, что…

Анисья не выдерживает. Она истерически кричит:

— Уйди! Твоих рук дело! Уйди, кипятком шваркну…

Ленька цепляется за ее руку:

— Мамка, дура…