Входит опухший, пьяный Твердило. За ним Ананий.
Твердило
Ананий
Магистр. Веревки? Что такое?
Ананий. Новгородских смутьянов вязать.
Магистр. О! Верно сказал. Веревки мы забыли.
Ананий. Государь магистр! Спешите. Меньшие люди вызывали князя Александра Невского.
Магистр поднимает бокал, обращаясь к худому, высокому рыцарю:
— Я пью за псковского князя Гуперта!
Твердило садится на пол.
— А я кто? — спрашивает он удивленно, но пьет за Гуперта.
— Я пью за киевского князя Феодориха. Господь не рассудил управлять вам сарацинами в Святой земле, — поможет, будем верить, в Киеве.
— А я кто теперь? — опять растерянно спрашивает Твердило.
Магистр обращается к другому рыцарю, могучего, гладиаторского склада, курчавому красавцу.
— Будьте князем русских путей, держите их от Азии до Рима, мой дорогой князь Суздальский.
Твердило, уже захмелевший, с трудом говорит по-латыни:
— Да здравствует благодать веры истинной, римской! Да живет магистр, граф фон Балк! А я кто, государь мой?
Магистр. Ты теперь, как и раньше, дерьмо.
7
Ночь. Гудит площадь. Взволнованно дышит толпа. Народ, волнуясь, ждет решения Совета. Новгородцы-горожане и крестьяне из деревень. В Совете те же страсти, что на улицах города. Князья Василько и Иванко кричат, как на торжке:
— Берите из нас любого князем! На вашей воле и правде жить будем!
— Новгород сам себе голова! Вон князя из города! Не прими в обиду, князь, не гневайся, любить тебя любим, а воевать не хотим! — кричат купцы Александру. — Не люб ты нам!
Но сейчас это уже не тот Александр, что мирно ловил рыбу в Переяславле. Перед тщеславным Советом Господ стоял князь — и не свой, местный, которому можно было приказать что угодно, а князь русской земли, простершейся между Ордой и рыцарями, князь-лапотник, привыкший к трудностям…
— Не любовником пришел я к тебе, Господин Великий Новгород, — останавливая споры, говорит Александр, — а хозяином земли русской. Где стою, там и остаюсь. Я князь-лапотник. Эля не пивал, сластей заморских не пробовал. Не открою немцам пути на Русь, не отдам немцам рек русских, не пущу ни на Суздаль, ни на Владимир, ни на Волгу, ни на Днепр, ни к морям нашим.
Посадник. А я б так сказал: немцев пустить, да и стравить их с Ордою, а нам сроку выждать.
Александр. Третий сроду еще не выигрывал.
Посадник. За Ордою зла много, князь, а тут мы откупимся. Выставим золотую да серебряную дружины.
Александр. Вы с деньгой, я со слезами. Моя дружина злее. Собрал я слезы всея земли русской.
Опять раздаются голоса:
— Не хотим боя!
Александр. Новгороду обиды не будет, биться буду за Псковом, на чужой земле. Слово твердо. А мешать станете, кликну Суздаль и Владимир; не погляжу, что свои, — кости из вас повывертываю.
Василько и Иванко. Народной слезой не прокормишься!
Александр. А вы бы, гости дорогие, отъезжали отсель. Путь вам скатертью!
Василько и Иванко. Мы ж за тебя стоим, за войну, Ярославич!
Александр. Войну воевать — не комедь ломать: дело трудное. Чтобы и духу вашего тут не было!
Он быстро подходит к окну терема, резко распахивает его на мороз и возвещает народу:
— Слышишь ли меня, Господин Великий Новгород?
— Слышу! — отвечает площадь.
— Монгол залег на Руси от Волги до Новгорода. Латиняне идут с запада. Русь меж двух огней. Встань за нее, за отчизну, за родную мать! Слышишь ли меня?
— Слышим!
— Встань за русские города, Господин Новгород, — за Киев, за Владимир, за Рязань!.. За Русь!
— Слышим!..
— Не отдадим Руси! — кричит народ. — Сбирай народ, князь!
В толпе затевается песня:
Пар дыханий клубится над поющей толпой. Бубны и рожки.
Кольчужный мастер Игнат открывает — хоть на дворе и ночь — свой лабаз. При свете масляных плошек и факелов он выбрасывает на прилавок боевой товар — кольчуги и мечи.
— Бери, кому надо! — кричит он. — Бери во славу святой Софьи!