Собрание сочинений. Том 4

Софья Ивановна. Берите, берите, потом разберетесь. Или, может, как вы больные, корову посулят, — берите. Ссуду какую, аванс, — все надо брать! А как же! Брезговать не приходится. Была б я переселенка, я б вам пример подала!

Юрий. Ну пока!

Юрий и Наташа уходят.

Софья Ивановна. Хлебнут горя… (Вздыхает и уходит.)

Набережная пуста. Темнеет. Пароход дает второй гудок, еще печальнее первого. Появляется Воропаев в сопровождении моряка с чемоданом. Воропаев надрывно кашляет.

Моряк(беспокойно поглядывая в сторону парохода). Отдохните, товарищ полковник. Вот сюда, на камушек… мертвый город… И кой чорт их понесло, Робинзоны! Вы что, тоже с ними, товарищ полковник?

Воропаев. Нет. Я сам по себе.

Моряк. На службу?

Воропаев. Нет.

Моряк. В санаторий располагаете?

Воропаев. Нет, не располагаю.

Моряк. Родные имеются?

Воропаев. Нет.

Моряк. Так вы, наверно, местные сами?

Воропаев. Нет, к сожалению.

Моряк. Ну, тогда плохо. Разве тут жизнь? И чего, спрашивается, едут, какое такое переселение, с какой стати? Тут лишнего гвоздя не найдете, война все взяла, а они — то им подай, другое выложи… К весне разбегутся, я вас уверяю.

Воропаев. Не знаете, где комитет партии?

Моряк. А вон, за тем углом. Пришли, стало быть. Я, значит, даю задний ход. Желаю счастья, товарищ полковник!

Воропаев. Что?

Моряк. Счастья желаю, как говорится.

Воропаев. Спасибо, спасибо.

Моряк уходит. Воет ветер. Волны колеблют гранит набережной, и лампочка на уличном фонаре танцует, раскачивая свет.

Ну вот… приехал…

На набережной становится совсем темно и глухо. Пароход дает печальный гудок, взвывающий на ветру. Воропаев медленно идет дальше.

Картина вторая

Большая, когда-то великолепная комната. Сейчас в ней пусто. Разбитые стекла заклеены бумагой. Она шуршит и рвется под ударами ветра, задувая моргалик на столе, за которым Корытов просматривает бумаги. Он в пальто и кепке. Воропаев сидит в кресле перед столом, внимательно следя за Корытовым.

Воропаев. Вы меня не за жулика, часом, считаете?

Корытов(продолжая разглядывать бумаги). Полковник… шесть орденов… был начальником политотдела… четыре ранения…

Воропаев. Выслушай меня, товарищ Корытов. В армии я, как ты понимаешь, не работник… а тут еще туберкулез обнаружился, сынишка тоже болен. Вот я и надумал сюда… Поправляться.

Корытов. Ты разве местный?

Воропаев. Я эти места знаю.

Корытов. Отдыхал тут?

Воропаев. Воевал…

Корытов. Да-а… Вы у меня, полковник, первый такой. А прокурором не пошел бы?

Воропаев. Что?

Корытов. Прокурором, я говорю. Людей у меня, брат, нет — жуткое дело! (Зовет.) Лена, Лена!.. Транспорта нет. (Загибает палец.) Топлива нет. (Загибает второй палец.) Света нет. (Загибает третий палец.) Воды нет. (Загибает четвертый палец.)

Входит Лена Журина с тарелкой в руках. Корытов показывает ей два пальца, давая понять, что требует ужин и для гостя. Движением головы Лена отвечает, что второго ужина нет.

Да и ужина, видишь, нет. Жуткое дело. А ведь какой, брат ты мой, районище, другого не найти на всем побережье. Виноград, табаки, фрукты, рыба, эфиромасличные… что хочешь. Но главное — виноград. Только не обкопаешь его раз десять, во-время не обрежешь — ни черта не получишь. А главное, один тут комбайн — руки… А людей нет… Может, лектором пошел бы? Оно и для здоровья вполне подходит. Зарази людей энтузиазмом.

Воропаев. Не могу.

Корытов. Ах ты, жуткое дело…

Звонок телефона.

Алло! Я, Корытов. Лопат нет? Опять двадцать пять. Что вы сами-то думали до сих пор? Ладно. Посоветуемся тут, позвоню… (Продолжает, жуя и откладывая половину омлета Воропаеву.) На фронте тебе, друг милый, куда легче было. Там у тебя адъютанты, автомобили, телефон… А у меня голосовая связь…

Воропаев. Как в рукопашном бою?