Собрание сочинений. Том 4

Приезжий военный, 45 лет.

Моряк на набережной, 30 лет.

Военный в кожаной куртке, связист, 25 лет.

Колхозники-переселенцы.

Пролог

Зал во дворце венгерского магната. Стены украшены картинами, многие из которых косо повисли, другие прорваны осколками. Большое венецианское окно прикрыто листом фанеры. Огромные люстры не досчитываются многих хрустальных нитей. Но общее впечатление все же очень внушительное, праздничное. Капитан Лазарев, окруженный товарищами, играет на рояле бурный марш. Ему хором подпевают. Очевидно, эта песня очень близка собравшимся. Сквозь приоткрытую дверь в следующую залу виден большой накрытый стол: там много гостей; оттуда доносятся крики «ура».

Из соседней залы входит Воронцов.

Лазарев(Воронцову). Сумасшедший день. Утром — сражение, днем — награждение, вечером — наслаждение.

Воронцов. Такова война, дорогие товарищи. Нет, вы подумайте! Дунай форсирован, мы у стен Будапешта. (Играющему на рояле Лазареву.) Играй туш! Туш!

Лазарев играет, и из соседней залы гурьбой выходят офицеры. Впереди генерал Романенко, рослый красавец в орденах.

Смир-р-н-о!..

Офицеры, певшие у рояля, замирают.

Романенко. Вольно, вольно, товарищи офицеры.

Воронцов. Товарищ командир корпуса, все приглашенные налицо. Вечер, посвященный награждению корпуса третьим орденом, готов к открытию.

Романенко. Не все, не все собрались, дорогой мой Воронцов. Не вижу героини вчерашнего сражения, гордости корпуса, четырежды орденоносной Александры Ивановны Горевой.

Лазарев(Воронцову). Кто это, Воронцов?

Воронцов. К счастью, у тебя, как у вновь прибывшего, еще не было нужды в знакомстве с Александрой Ивановной. Она наш корпусной хирург. Вчера же она проявила себя не только в качестве отличного врача, но и показала себя образцовым воином. Я тебе потом расскажу.

Романенко. Майор Голышев!

Голышев. Слушаю, товарищ генерал.

Романенко. Почему не обеспечили присутствия Александры Ивановны?

Голышев. Был изгнан с позором, товарищ генерал. У нашей гордости и славы сегодня на редкость дурное настроение.

Романенко. Принять все меры и настроение исправить. (Адъютанту.) Лейтенант Воронцов, прошу доставить Александру Ивановну Гореву.

Голышев. Не пойдет. Вы же знаете ее, товарищ генерал, не первый день.

Романенко. Но я и себя знаю не первый день. Воронцов! Если не пойдет, принести на руках.

Воронцов и группа офицеров уходят.

Что с ней, Голышев?

Голышев. Все то же — Воропаев в голове. Сегодня, в такой торжественный для корпуса день, ей особенно грустно.

Романенко. Это не делает чести ни вашей оперативности, ни вашей чуткости. А?

Голышев. Вероятно, товарищ генерал. Но мне, признаться, и самому невесело, когда подумаешь, что с нами нет сейчас Алексея Воропаева и многих, многих. Сегодня бойцы моего полка его вспоминали, пили за него и плакали.

Романенко. Что и говорить, отличнейший был офицер, отличнейший. Что с ним, где он? Я потерял с ним всякую связь.

Голышев. После операции он сильно заболел. Писал мне, что собирается в Крым… У меня такое ощущение, что потерялся человек.

Романенко. Непохоже на Воропаева, непохоже…

Голышев. Непохоже, товарищ генерал, а тем не менее факт. Шел человек в первой шеренге, а теперь на тыловой телеге в обозе где-то передвигается.

Романенко. Мне не совсем ясно, кого вы больше любите — ее или Воропаева.

Голышев. К сожалению, обоих, товарищ генерал.

В дверях появляется группа молодых офицеров, ведущих под руки женщину в белом халате.

Воронцов. Товарищ генерал, Александра Ивановна Горева по вашему приказанию прибыла.

Горева. Товарищ генерал, разрешите…