Собрание сочинений (Том 4)

Помню, в детстве было у нас одно интересное занятие. Когда уходило половодье, в пойме Урала оставалось множество луж и маленьких озер, наполненных рыбой. Мы ползали по этим лужам и ловили рыбку майками. Однажды мы до такой степени перемутили всю лужу, что пескари были уже не в состоянии дышать грязью и повысовывали головки из воды. Меня это так сильно поразило, что я начал ловить их и выбрасывать в реку. Потом долго не мог есть рыбу. Все мне виделись мордочки этих несчастных пескарей. Что они о нас думали? А вдруг думали?

У нас в городке тоже были мальчишки, которые, подобно тем пескарям, бились, рвались из "подворотни", не в силах работать жабрами, давно и плотно забитыми грязью. Только их присутствие, их дружба меня и спасали. А иначе бы я давно уже стал социально опасным человеком. Или тунеядцем. Или алкоголиком. Не знаю, что хуже, но одно не лучше другого. Что станет с человеком, если из него вынуть позвоночник? Так вот, у многих мальчишек и девчонок его как раз и нет. Есть только хорда с весьма сомнительными установками. Хорда, ничем никому не обязанная, слабая, часто понимающая собственную слабость, а потому злая и обидчивая. Болезненно обидчивая.

Так уже получилось, что все мое детство, раннее особенно, прошло на подоконнике с карандашом в руке. Может, поэтому все и думали, что я непременно стану художником. Я и сам так думал, вплоть до первого курса худграфа. Потом я разочаровался в своих возможностях и понял, что художником не стану. Меня захватила педагогика. Может быть, лектор этому помог, может, еще что, но я с радостью стал сознавать, что все чаще и чаще нахожу авторитетные ответы на вопросы, с детства мучившие меня. С детства я очень много думал, часто страдал недельными головными болями, делал наивные мальчишеские выводы. Теперь я понимаю, что тогда, в детстве, я просто все подогнал к ответу. Отсюда идут многие нелепости. А что мне оставалось делать, если мои родители старались "не забивать" мою голову тем, что мне "рано знать". Они боялись, что в школе мне будет неинтересно. Отсюда и пошла моя привычка вариться в собственном соку.

Мне очень нужно найти ответы на мучающие меня вопросы, понять, убедиться, что все не так плохо, как мне кажется, успокоиться, встать на ноги, начать наконец-то дело, о котором давно думаю. Видите ли, все это я уже делаю. И по отношению к себе, и по отношению к другим парням и девчонкам. Но неуверенность меня с ног сшибает. Вот тут-то и нужен мне "твердый глагол", душевное, всепонимающее и в то же время по-мужски твердое и именно авторитетное слово. Это, знаете, примерно как в драке, если чувствуешь, что за спиной спина друга, то и сила есть, и страха нет. А как стеганет мыслишка, что все, один ты, - тут и конец! Хоть ты боксер, хоть штангист. Неуверенность в победе, мысль о том, что тебя бросили, забыли, не нужен ты никому, - все это опустит твои руки, и скажешь ты: "Делайте что хотите. Ваша взяла..." А уж они-то знают, что делают. Мои пионеры в лагере говорили, что в таких случаях "против лома нет приема". Пионеры пионерами, а сам-то я далеко ли ушел от этих пионеров? И стыдно перед ними, и обязан как учитель, но не знаю... не могу... Типичная, одним словом, история. Нетипично только то, что я, обиженный "подворотней", связанный ею, обворованный, не проклял ее, не отворачиваюсь от нее, а хочу помочь ей. Если бы знали, до каких нелепостей я доходил, как глупо я "помогал", как жестоко меня встречали. У В. Шукшина есть такой рассказ: "Непротивленец Макар Жеребцов". Что-то похожее было и у меня. Но "они" меня "научили". Теперь я не лезу беспардонно в чужую жизнь. Да так и не поможешь. Одного тебя на всех не хватит. Вот тут-то и нужна помощь. И не случайно то, что я обратился именно к вам, а не к знатному шахтеру или маститому юристу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .