Собрание сочинений. Том 3. Дружба

Подошла Паручиха. Постояла, горестно пригорюнясь возле изголовья Нечаева, шершавыми пальцами по-матерински поправила пряди его рассыпавшихся черных волос.

— Эх ты, голубчик! — И всхлипнула, прикрывая мерцанье его незатухавших, так и не закрывшихся глаз.

53

Прорыв вражеской обороны со стороны Серафимовича и Клетской был сделан стремительно. И сразу пехота, танки, кавалерия вошли следом за головными эшелонами в полосу прорыва, как бы цементируя ее и развивая успех наступления на юго-восток.

Только теперь Ольга поняла, почему так упорно держали советские войска плацдарм в станице Клетской, поняла и цель непрерывных атак Донского фронта, и назначение войск, скрытно подходивших по ночам и исчезавших без следа у передовой линии. Ударами с южного и северо-западного флангов Красная Армия отрезала обращенный к Сталинграду гигантский клин, на котором сосредоточилось свыше трехсот тысяч гитлеровцев. Двадцать третьего ноября кольцо окружения уже замкнулось у железнодорожной станции Кривая Музга, на левобережье Дона. Дивизия, в которой находилась Ольга, участвовала в нанесении вспомогательного удара на хутор Вертячий.

Незабываемое впечатление производил вид донских, слегка всхолмленных степей, заваленных сгоревшими танками, машинами, брошенными пушками. Опустевшие окопы, тянувшиеся под низким, пасмурным небом, пепелища разгромленных хуторов, трупы, валявшиеся повсюду, — ничто не радовало взгляда, но настроение у солдат и командиров было приподнятое.

Короткий отдых на привале. Серое холодное утро. Мельтешит колкий снежок. Из подвижной мглы выкатываются грохочущие гиганты КВ, идут мимо, тяжело покачивая хоботами орудий.

Солдаты, толпившиеся возле походной кухни, любовно оглядывали проходившие танки.

— Такому нипочем и паровоз с рельсов столкнуть!

— КВ — значит Клим Ворошилов. Броня-то, броня-то какая!

— А вот тридцатьчетверочки! Эти много легче, но уж зато скороходы. Танкисты не нахвалятся, и нам, пехоте, выручка!

— Что значит свои танки: и запах-то от них приятный!

— Хорошо, погода благоприятствует: вся фашистская авиация на приколе.

— Ежели прояснится, и наши самолеты поднимутся. У нас теперь на этот счет богаче, чем у фрицев.

Ольга сидела у костра, держа на коленях котелок с чаем, прислушивалась к разговорам солдат и думала: «В самом деле, как мы смогли во время тяжелейшей войны, при невиданном отступлении выпустить столько самолетов и танков?! Откуда силы и средства взялись у народа?»

Она взглянула на людей, бредущих к солдатскому костру: освобожденные мирные жители! Женщины и ребятишки, серые от постоянного сидения в холодных и голодных убежищах под землей, закутанные во что попало. В чем только душа держится? И такие они всюду, где побывали оккупанты!

Ольга достала из кармана полушубка рукавицы и взялась за руль мотоцикла. Сейчас он зафыркает, застучит и помчит ее вперед и вперед. Она должна своими глазами увидеть, как взламывается оборона ненавистного врага.

Но еще непредвиденная задержка: маленькие, грязные, посиневшие от холода ручонки смело цепляются со всех сторон за мотоцикл, за полы Ольгиного полушубка. Задранные кверху лица ребятишек озарены улыбками.

— Ты кто, тетя?

— А почему вы думаете, что я тетя, а не дядя? — шутит Ольга.

Ребятишки смеются. Разве их можно обмануть? Видно, что этому мотоциклисту далеко за двадцать, а ни усов у него, ни бороды, и глаза и голос не мужские. Но не сестра медицинская, не врач: сумки с крестом нету. Радистка разве? Но почему не на машине вместе со всеми, а на самокатке? Ишь ты, какая ловкая!

— Нет, правда, кто ты, тетя? — с явным уважением спрашивает мальчик повыше других ростом.

И с нежностью к ребятишкам, и с неожиданной гордостью за себя Ольга говорит:

— Я работаю в военной газете.

Она уже тронулась было в путь, но старший мальчик загородил ей дорогу:

— Тетя!.. Напечатайте в газете… Фашисты у нас на хуторе Вертячем раненых сожгли. Они у нас лагерь смерти устроили, пленных голодом морили! Они ребятишек расстреляли… Десять человек.

— А мучили как! — враз заговорили дети, снова обступив мотоцикл.

— Фашисты били мальчишек до крови, — сказала тихо девочка лет семи, похожая на крошечную старушку в своем байковом платке. — За коробку сигарет… Кто-то взял, а их били.

— И расстреляли ночью в подвале.

— А нас совсем выгнали из хутора.

— Напечатайте про немцев. Пусть все знают, какие они есть.

54

— Да, вот они какие! — сказала Ольга, взглянув на Вертячий.

Фашисты, выброшенные с высот правого берега, окопались теперь на длинном бугре за хутором. И в самом хуторе они закрепились — в поломанных его садах и подвалах домов. Солнце вставало по ту сторону Дона. Странно казалось, что наступать теперь приходится на восток. И хутор и вся окрестность, занятые фашистами, представлялись совсем чужими. И не испытывала Ольга жалости, когда огненный вал беспрерывно бившей артиллерии перекатился ближе к уцелевшим домам и уже в садах стали вздыматься фонтаны земли.

«У кого поднимется рука расстрелять десять мальчишек за коробку сигарет?»

Свидетель обвинения — дети, похожие на старичков!

Да, об этом тоже напишет в свою газету Ольга.