— Я думал о том, сколько страданий принесла нам война. Сколько погибло таких людей, как Алексей Фирсов. Мы, конечно, победим. Какие бешеные наскоки отбивают наши войска по всему фронту! И здесь, под Клетской, и в Сталинграде. Но когда я прокладываю новую линию окопов, когда саперы создают укрепление для огневой точки, мне часто представляются картины будущего. Очистятся поля от мин и противотанковых ежей. Придут на эти поля тракторы, перепашут земли, усеянные солдатскими костями, и зацветут хлеба… А среди моря колосьев останутся, как страшные рубцы, остатки наших боевых укреплений. Когда сгладятся они! Но еще дольше не зарубцуются сердечные раны. Миллионы женщин лишатся любви, ласки, лишатся счастья иметь детей. И это непоправимо. Вот что страшно, Оля! Можно поднять из развалин города, построить новые заводы, сады вырастить. Но как восстановить человеческое счастье, если мы не можем вернуть в семьи убитых людей?
— Да, это правда! — упавшим голосом сказала Ольга. — Но не могу же я утешать Фирсову тем, что не одна она пострадала…
— Тетя Паручиха, покажите мне Витусю! Я очень хочу посмотреть вашу девочку.
— Она не моя! У меня Вовка, дочки: Люба да Катюша.
— Я знаю. Они большие. А я давно-о не видел маленьких.
— Не надо тебе никуда ходить, Лешечка. Это опасно. — Леня Мотин, проходивший мимо с тазиком колотого льда, замедлил возле Алеши. — Что мамочка-то нам скажет?!
— Мы тихонько проскочим. Крадучись, — пообещала Паручиха, пожалев огорченного мальчика: «Никакого ведь развлеченья у ребенка — жуть одна». — Я его проведу. Теперь тоже наловчилась шмыгать по этим канавам.
Когда Лариса в поисках сына вошла после работы в подвал, где жила Паручиха, она не сразу увидела Алешу.
Он стоял возле корыта, приспособленного под колыбель, и умиленно созерцал крохотное существо, которое размахивало перед ним красненькими ручонками и пускало пузыри маленькими губками.
— Агу! Агу-у! — звал мальчик. — Тетя Паручиха, посмотри, какие у нее волосики! — Он трогал мягкие, реденькие волосы ребенка и улыбался: — Ах ты, кудрявенькая моя!
Женщины смеялись, глядя на него, но девочки — и трехлетка, басистая Люба, и Катюша, все еще страдавшая от ожога ног, — смотрели с серьезным удивлением. Почему этот хорошенький мальчик в пестром джемпере, видневшемся в распахнутом коротком пальтеце, играл с девчонкой, которая ничегошеньки-то не понимает? Что особенного он нашел в ней?
Вовки в подвале по обыкновению не было. Вовка воевал с фашистами, неугомонный и непримиримый. Это он и вызвал у Алеши интерес к Виктории, когда, узнав о гибели Тани, сказал:
— Ты попроси мать, чтобы она родила тебе другую сестренку. Вот родилась у нас в подвале Витуська, и ничего, растет, хоть и война. Еще какая хорошая девка вырастет!
— Мамочка! — обрадовался Алеша, увидев мать. — Посмотри, какая хорошая девка выросла! — Смех окружающих не смутил мальчика. — Дайте я подержу ее на руках.
Возвратясь в свою штольню, он ни на шаг не отходил от матери: то обнимал ее, то клал ей на колени круглую головку с маленькими оттопыренными ушами и наконец, преодолев смутную неловкость, сказал:
— Ты родила бы мне сестренку.
Лариса пытливо посмотрела на сына: он просил не купить ребенка, а родить. Щеки женщины слегка покраснели, но взгляд остался задумчивым. Поцеловав сына, она ответила серьезно:
— Сейчас мне некогда нянчиться — надо работать в госпитале. А вот кончится война, тогда я обязательно рожу тебе сестренку.
Только успела она дать обещание, как в штольню вошел почтальон в шинели, запорошенной снежком, отряхнул у порога шапку-ушанку, потопал сапогами и двинулся вперед.
— Куда? — Леня Мотин встал перед ним, как встопорщенная белая наседка. — Куда ты без халата да холодный такой?! Тут раненые после операции.
Почтальон, оказавшийся пожилой, но верткой женщиной, отступил к порогу.
— Письма…
— Я вижу, что письма. — Леня сразу смягчился. — Давай клади сюда на стол, потом разберемся.
Мотин получил после долгого ожидания письмо от своих родных и пока ничего не ждал для себя, но все-таки взял оставленные почтальоном конверты и начал перебирать их с живым интересом. Это были весточки со всей советской земли. До чего же умно придумали люди!.. Такое громадное пространство: поля, леса, города, реки. Тысячи километров, по которым ты никогда не шагал, которые тебе и во сне не снились. И где-то твой родной человек, как песчинка на вспаханном поле, как стебелек в неоглядной степи. Но летит письмо через горы и долы, через синие моря, несет твою любовь и привет и непременно попадает в родные руки. Вид одного конверта привлек внимание Мотина. «Ларисе Петровне Фирсовой». Но почерк не мужской, а сразу видно — женский: такие тоненькие и узкие буквы. Леня Мотин знал: Лариса Петровна ждала письмо от мужа. Он видел, с какой жадностью хваталась она за принесенную почту, как тускнела, когда ничего не находила. Это письмо не от Фирсова — отца Алеши: внизу под чертой номер полевой почты и фамилия Остроганова, а может быть, О. Строганова.
«Кто такая? — санитар повертел письмо в руках. — Не из тыла пишут, а с фронта».