Собрание сочинений (Том 3)

Анна Павловна взглянула на Леночку. Нет, Лена - это не Борис, впрочем, может, тут чисто женское - видеть только внешние факты. Она хотела как бы похвалить ее. За что? Анна Павловна не в том возрасте, когда похвалы, комплименты и вообще слова что-то значат, если они касаются ее лично. Зря Лена ее прервала. Она только начала. Самое главное.

Будто не услышав Лениных слов, никак на них не ответив, Анна Павловна повторила так же неспешно:

- Сегодня особенный день, друзья мои. И я счастлива, что вы со мною, рядом, одной было бы очень тяжко.

В комнате стало тихо. Анна Павловна глядела на пол перед собой, но чувствовала встревоженные взгляды гостей.

- Все эти годы, - сказала она, - я пыталась устроить полотна Константина Федоровича. Некоторые из них брали на выставки, но с выставок они всегда возвращались сюда. Я получала предложения от частных коллекционеров, но Константин Федорович мечтал о другом. Словом, эти именины совпали со счастливым днем! - Она напрягла голос, улыбнулась, хотела, чтобы ее известие прозвучало радостно, но голос сорвался, она закашлялась, вытирая слезы, но не переставая улыбаться. - В общем, дорогие друзья, несколько полотен Константина Федоровича берет Русский музей, понимаете, Русский музей!

- Прекрасно! - воскликнула Леночка. - Наконец-то! Это же полное и безоговорочное признание.

- А весь архив с письмами забирает Архив литературы и искусства, добавила Анна Павловна.

- Как порадовался бы Константин Федорович, - сказал Борис, - это же счастье, наша вера не пропала! Мы были правы, получается - у нас двойной праздник!

- Двойной, двойной, - кивала Анна Павловна. Леночка и Борис помогли ей преодолеть какую-то горечь, господи, столько лет хлопот увенчались успехом, и она должна, просто обязана радоваться, какие могут быть сомнения?

- Значит, мы прощаемся? - спросил тихо Сережа. - Прощаемся с полотнами.

- Да, - проговорила Анна Павловна, - их хотели увезти раньше, но я настояла, чтобы это было только завтра и мы могли все вместе проститься.

Она встала, подошла к шифоньеру, отдернула занавеску, соединявшую шкаф со стеной. За цветастую штору был упрятан грубо оструганный двухэтажный стеллаж, на котором, как огромные книги с золочеными корешками, стояли картины в рамах.

Сережа вытащил первую из них, они приставили ее к шифоньеру. На полотне стояли трое: человек атлетического вида в сапогах и кожаных галифе, другой - в противогазе, третьим был мальчик в крагах, огромных черных крагах. За спинами людей виднелся красный мотоцикл. Костя увлекался тогда новыми техническими идеями - изучал их и опасался. Он рассказывал ей, что Париж пугал его своим будущим, - техника и город, на его взгляд, должны были оттеснить людей...

Они перебирали картину за картиной: среднеазиатские минареты, лица стахановцев, портрет последнего парижского коммунара... Маленькие трубачи удивленно смотрели со стены на свободное пространство комнаты, заполнявшееся картинами. Анна Павловна взглянула на трубачей и замерла. Электрическое освещение придавало картине фиолетовый оттенок, и казалось, трое мальчишек заглядывают в комнату сквозь вечернее, синее от дальнего заката окно, и трубы их напряжены в сжатых пальцах, и они притаились, чтобы вдруг, неожиданно, заставив всех вздрогнуть, заиграть неизвестную испанскую мелодию...

Анна Павловна оторвала взгляд от трубачей, передала Сереже очередную картину и вдруг заметила его пристальный, изучающий взгляд. Она улыбнулась ему, кивнула головой, Сережа улыбнулся тоже. Потом они снова сели, уже сжавшись в плотную кучку, приставив тесно друг к другу кресла и стулья, потому что картины окружали их со всех сторон.

Они молчали.

Анна Павловна не могла бы сказать точно, о чем она думала сейчас, да и думала ли вообще. Она вглядывалась в холсты, как в лица, запоминая их навсегда, навечно, и этим было занято все ее существо, отрешенное от прочих забот. Она забыла даже про своих гостей.

Кто-то кашлянул.

Анна Павловна обернулась, улыбнулась. Леночка поцеловала ее в щеку, стала говорить о детях, о том, что им с Борисом уже пора.

- Да, да, - ответила Анна Павловна, - конечно. Пусть только мужчины помогут мне поставить полотна вот сюда, к шифоньеру, так, так... Остальные назад, на стеллажи, и еще минуточку...

Анна Павловна выбрала два холста из тех, что остались.

- Это вам на память, - сказала она, подвигая картины к Борису и Сереже.

Борис заморгал глазами, схватил руку Анны Павловны, поцеловал ее. Сережа растерянно молчал.

- Представляете, Анна Павловна, - восторженно заговорил Борис, - мы берем билеты на "Стрелу", едем все четверо в Ленинград, приходим в Русский музей на открытие выставки Константина Федоровича, первой его выставки.

- Они обещали, - ответила Анна Павловна, - обещали непременно устроить выставку, выпустить проспект, и мы, конечно, поедем. - Она стала прощаться с Леной и Борисом, Сережа заторопился тоже.

Она осталась одна.