Если состояние здоровья твоей жены и прочие обстоятельства позволяют, то приезжай в Манчестер [247]послезавтра, в четверг. У тебя на выбор три поезда: 1) в половине седьмого утра; прибывает сюда в 2 часа (имеется второй класс). 2) Парламентский поезд [248]в 7 часов утра (второй и третий класс), приходит в половине седьмого вечера. 3) В 12 часов дня; прибывает в 9 вечера (второй класс). Мы сумеем тогда от пятницы до понедельника немного поездить по окрестностям.
Во всяком случае напиши немедленно, приедешь ли ты и каким поездом; тогда я буду на вокзале. Если ты не можешь приехать в четверг, хотя это во многих отношениях предпочтительнее, то приезжай в пятницу. Во всяком случае дай мне тотчас знать, как и что.
Обо всем остальном поговорим при личном свидании, а сейчас лучше пойду на почту сдать перевод.
Привет твоей жене и детям.
Твой
Почта опять переполнена. Прилагаю половину пятифунтового билета; другую половину — с ближайшей почтой.
83
ЭНГЕЛЬС — МАРКСУ [249]
В ЛОНДОН
[Манчестер], 1 мая 1851 г.
Дорогой Маркс!
Через несколько дней, самое позднее через неделю, ты получишь следующие 5 фунтов; я послал бы их тебе уже сегодня, если бы не должен был только что выплатить 10 фунтов сразу.
Вот уже несколько дней я тщетно ищу письма Лупуса {337}и Дронке. Очевидно, ты забрал оба письма с собой. Если ты их найдешь у себя, отошли мне их с обратной почтой, тогда я немедленно напишу. Я не нахожу также письма Фишера из Нового Орлеана.
Не будем особенно жаловаться на плохих последователей. У меня дома лежат как раз мемуары Савари [250]. У Наполеона тоже были свои последователи, — да еще какие! Этот Савари — великолепный образчик подобного рода последователей. Нет ничего более посредственного, чем этот тип. Если некоторые люди воображают, что стоят на должной высоте, не понимая даже «Коммунистического манифеста», то этот Савари воображает, что Наполеон у него в кармане, что он один из немногих избранных, способных оценить все его величие, и при этом он не понял ни одного плана похода или сражения. В то время, когда он писал свои мемуары, не было написано ни одного приличного изложения этих кампаний, поэтому в этих мемуарах, которые являлись апологией как Наполеона, так и самого автора, он, конечно, хотел бы в этом отношении дать максимум того, на что он способен; но вместо этого мы находим лишь несколько общих фраз и кучу не связанных между собой сбивчивых деталей, сообщенных второстепенным очевидцем. Например, об Аустерлице этот молодчик знает лишь, что враг был захвачен врасплох в результате флангового марша и разделен на столько частей, сколько наступало французских колонн — буквальная копия наполеоновского бюллетеня. Но каким образом это произошло, об этом он ничего не знает. А в общем чрезвычайно много сплетен из времен Империи и Консульства; настоящий образец crapaud {338}, хвастливого, лживого, раболепного и с истинным сладострастием отдающегося благородной деятельности полицейского, который наслаждается своей властью при арестах и с радостью занимается шпионажем; при этом он вполне пригоден для всякого рода мелочных дел и интриг, но проявляет всюду такую посредственность, чрезмерное усердие и ограниченность кругозора, что его всегда нужно держать на привязи и давать ему точные распоряжения. Наконец, совершенно не представительный субъект, в сущности не лучше и не хуже, не более пригодный и не более компрометирующий, чем известные «amici» {339}, и все же Наполеон со временем сделал из него сносную машину, герцога Ровиго и придворного, который его не скомпрометировал перед русским императором {340}. Но, конечно, таких субъектов нужно уметь покупать, а для этого прежде всего нужны деньги и власть.
Впрочем, благородный Тьер бесстыдно списал свою работу [251]у Савари, мемуары которого были ведь достаточно известны во Франции, списал, ни в чем не уступая в искусстве плагиата английским политико-экономам. При этом он использовал г-на Савари в качестве главного источника не только в области сплетен, но также в вопросах управления и т. д.