Собрание сочинений, том 22

«в положении среднего рабочего в Великобритании наступило улучшение, которое надо признать исключительным и не имевшим себе равного ни в одной стране и ни в одну эпоху».

А ведь это именно те слова, которые, согласно Брентано, злонамеренно были скрыты Марксом.

Во всей полемике, начиная с первого своего ответа Марксу в 1872 г. (документ № 5) и кончая введением и приложениями к брошюре «Моя полемика и т. д.», 1890, г-н Брентано — с ловкостью рук, которую, конечно, мы ни в коем случае не смеем называть «наглой лживостью», — замалчивает тот факт, что Маркс в Учредительном Манифесте точно приводит торжественные заверения Гладстона об этом беспримерном улучшении положения рабочих. И в своем втором возражении, — которое, как было указано, Марксу оставалось неизвестным до самой его смерти, а мне до появления в 1890 г. брошюры «Моя полемика и т. д.» — возражении, в котором обвинение в присочинении фразы оставлено только для видимости, а на деле отброшено, в котором не только стыдливо допускается, что присочиненная фраза подлинно принадлежит Гладстону, но и утверждается, что она «говорит в нашу пользу», то есть в пользу Брентано, — в этом втором возражении Брентано отступает на новую линию обороны: Маркс-де обкарнал и исказил речь Гладстона; Маркс-де заставляет Гладстона говорить, что богатства богатых колоссально выросли, бедняки же, рабочее население в лучшем случае стало менее бедно, а между тем Гладстон без обиняков сказал, что положение рабочих беспримерно улучшилось.

Эта вторая линия обороны оказывается прорванной благодаря тому неопровержимому факту, что именно в инкриминируемом документе, в Учредительном Манифесте, эти слова Гладстона приведены буквально. И это было известно Брентано. «Но что за беда? Ведь читатели» («Concordia») «не могут его контролировать!»

Впрочем, что касается того, что в самом деле говорил Гладстон, то об этом мы еще скажем несколько слов ниже.

В заключение Брентано, чувствуя себя в безопасности, во-первых, ввиду своей анонимности и, во-вторых, ввиду заявления Маркса, что он больше не желает им заниматься, доставляет себе следующее маленькое удовольствие:

«Если под конец г-н Маркс разражается еще бранью, то мы можем его уверить, что его противнику ничто не может быть более приятным, чем заключающееся в этом признание своей слабости. Брань есть оружие того, у кого исчерпаны другие средства защиты».

Пусть читатель сам судит о том, насколько Маркс во втором своем ответе «разразился бранью». Что же касается г-на Брентано, то мы уже показали букет его вежливых словечек. Щедро бросаемые в лицо Марксу словечки вроде «ложь», «наглая лживость», «подложные цитаты», «просто бесчестно» и т. д. представляют во всяком случае назидательное «признание слабости» и безошибочный признак того, что у г-на Брентано «исчерпаны другие средства защиты».

IV

Этим заканчивается первый акт нашего главного лицедейства. Таинственный, если еще не тайный советник Брентано достиг того, на что он едва ли смел надеяться. Правда, ему не повезло с якобы «присочиненной» фразой; это первоначальное обвинение он фактически отбросил. Но он изыскал себе новую оборонительную позицию, и на этой позиции сохранил за собой последнее слово, а в таких случаях в немецком профессорском мире принято говорить, что поле брани осталось за ним. Он мог бы, таким образом, похваляться, — по крайней мере перед себе подобными, — что победоносно отразил нападки Маркса, а самого его литературно убил. Но несчастный Маркс не узнал ни словечка о том, что его прикончили в «Concordia»; напротив, он имел «наглость» прожить еще одиннадцать лет, одиннадцать лет все возрастающих успехов, одиннадцать лет непрерывного роста числа его последователей во всех странах, одиннадцать лет все более всеобщего признания его заслуг.

Брентано и компания мудро остерегались раскрыть глаза ослепленному Марксу на этот самообман или разъяснить ему, что он давно уже мертв. Но когда в 1883 г. он действительно скончался, они не могли уж больше вытерпеть, у них слишком сильно чесались руки. И тогда на сцену выступил Седли Тейлор с письмом в «Times» (документ № 8).

Тейлор выступает ни с того ни с сего, если только он или его друг Брентано не сговорились заранее, а похоже, что это так, с Эмилем де Лавеле. Высокопарным слогом, свидетельствующим о явном сознании безнадежности своего дела, он говорит, что ему представляется «особенно поразительным, что профессору Брентано удалось спустя восемь лет разоблачить эту mala fides [недобросовестность. Ред.] (Маркса)». И тут начинается хвастовство по поводу мастерских ударов богоподобного Брентано, по поводу вскоре последовавших за этим предсмертных судорог нечестивого Маркса и т. д. Как обстояло дело в действительности, наши читатели уже видели. В предсмертных судорогах обреталось только утверждение Брентано о присочиненной фразе. Наконец, приведем еще в заключение следующие слова: