Читаем Собрание сочинений. Том 2 полностью

Возле стола что-то грохнуло и рассыпалось. Толик поглядел туда. Баба Шура разбила чашку, и белые черепки веером лежали на полу. Бабка подбирала их, пыталась сложить один к одному, но ничего у нее не выходило.

— Вы поезжайте сперва сами! — сказал он, думая, что отцу и маме придется тоже собрать по черепкам разбитую чашку. Другую только.

Мама и отец смотрели на Толика и будто не узнавали его.

— Я приеду к вам, — объяснил он. — Я приеду. Но не сейчас. Потом. — И вдруг добавил взросло: — Вы сначала устройте все у себя.

Можно было подумать, он говорил, чтобы родители получили квартиру, устроились на работу, но Толик думал про другое.

И они понимали, про что он сказал.

Мама растерянно смотрела на Толика. Ее руки опять опустились как плети. Вот-вот она сядет на краешек стула, опустит голову, скажет: «Никуда мы не поедем», — и снова станет покорной бабке. И все пойдет по-старому…

Но мама вдруг сжалась пружиной. Напряженной рукой провела по лицу, будто стряхивала что-то. Сказала твердым, решительным голосом:

— Хорошо. Я согласна.

Толик подошел к столу, взглянул на тарелку, полную вкусной еды, и вдруг дико захотел есть.

Мама глядела на Толика удивленным взглядом, у окна яростно курил замолчавший отец.

И вдруг всхлипнула баба Шура. Она потянулась к Толику сухими, костлявыми руками и запричитала, захлебываясь слезами:

— Вну-учо-ок, золо-отко! Один ты-ы меня не покида-а-ешь…

Много он видел всяких ее кривляний. Один тот спектакль чего стоил, когда она померла будто: целый театр.

Но сегодня бабка плакала по-настоящему.

Если она вообще умела плакать, как все.

8

Наутро в дверь осторожно постучали.

Отец и мама складывали вещи, работа кипела, мелькали платья, какие-то кастрюли, а Толик и баба Шура молчаливо глядели на эту суету.

Толик думал, что родители уж очень торопятся, суетятся как-то. Можно подумать, люди не собирают два тощеньких чемодана, а, по крайней мере, строят дом и потому, что строят впервые, очень боятся что-нибудь забыть, что-нибудь недоделать или в чем-нибудь ошибиться.

Когда раздался стук, баба Шура резво побежала к двери и пропустила вперед круглого человечка.

Человечек был даже ниже бабки и, казалось, состоял из шаров. Один, большой, был живот, второй, поменьше, — голова. На вытянутые шары походили и руки. Человечек докатился до стола, и Толик заметил у него под носом щеточку черных, как тушь, усов.

Человечек подвигал усами и спросил неожиданно писклявым голоском:

— Кто из вас Александра Васильевна?

При этом он оглядел внимательно и отца и Толика, словно и они могли оказаться Александрой Васильевной.

Бабка зашебуршала тапками, вынимая на ходу тонкий ключик, отворила, торопясь, комод и достала из него паспорт.

— Я и есть Александра Васильевна, — сказала она независимо, предъявляя человечку паспорт.

Странное дело, кругляш не удивился, паспорт не отверг, а, наоборот, со вниманием его разглядел. Потом объявил:

— Нотариус по вашему вызову.

Нотариус — это слово было знакомо Толику, хотя и приблизительно. В его представлении нотариус был кем-то вроде судьи или прокурора — в черной торжественной мантии и в шляпе, похожей на коробку из-под печенья, тоже черной. Он что-то такое делал, что-то важное, но не судил — это точно. У нотариуса должны быть непременно очки, он должен знать все законы.

Этот же кругляш был в обыкновенной косоворотке и в широких, как театральный занавес, полотняных штанах, очки держал в жестяном футляре, несерьезно обвязанном резинкой, и совсем не походил на человека, знающего все законы.

Кругляш расстегнул папку, которую держал под мышкой, вытащил какие-то листы, «вечное перо» и спросил бабку, кивнул на отца, на маму, на Толика, будто это не люди, а мебель:

— Не помешают?

Баба Шура оглядела торжественно маму и отца, помолчала, подбирая слово, и выговорила внятно и строго:

— Отнюдь!

Кругляш склонил свой малый шар над бумагами, заскрипел «вечным пером», потом окинул всех официальным взглядом и объявил:

— Производится завещательный акт! Что завещаете, — обратился он к бабке, — недвижимое или движимое?

— А? — не поняла баба Шура.

— Имущество, говорю, какое завещаете? — закричал нотариус, думая, что, видно, бабка глуховата. — Движимое или недвижимое?

— Деньги! — сказала, серея, бабка.

— Наличные или на книжке? — спросил, успокаиваясь, нотариус.

— На книжке, — проговорила бабка.

— Значит, так, — заговорил нотариус, записывая что-то в свои бумаги. — Завещаются деньги в сумме…

— Девять тысяч…

— В новых? — охнул Толик.

— В новых! — гордо откликнулась бабка.

Нотариус отложил «вечное перо», подозрительно уставился на бабку.

— Вы кто? — спросил он, неожиданно оборачиваясь к маме и отцу.

С тех пор как кругляш вкатился в комнату, отец и мать стояли растерянные, бросив свои чемоданы, и, словно интересное кино, разглядывали происходящее.

— Я дочь, — помешкав, ответила мама. — Это мой муж, а это сын.

— Ага! — обрадованно сказал нотариус и потрогал ладошкой свой верхний шар. — Живете вместе?

— Жили, — тихо ответила мама. — Завтра уезжаем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Лиханов А.А. Собрание сочинений в 4 томах

Собрание сочинений. Том 3
Собрание сочинений. Том 3

В этом томе собраны произведения, которые А. Лиханов адресовал преимущественно читателю взрослому. Они написаны в 70-е годы и в начале 80-х. Время действия их различно: война, трудное послевоенное восстановление, наши дни. Но все они рождены и пронизаны чувствами, мыслями и стремлениями, которые характерны для творчества писателя в целом. "Что касается меня, — говорил А. Лиханов, — то и детская моя проза, и юношеская, и взрослая, и публицистика всегда на первое место выводили вопросы чести и совести. И "Чистые камушки", и «Лабиринт», и «Обман», и "Благие намерения", и «Голгофа», и "Высшая мера" — все они об этом" ("Низкий поклон тебе, вятская земля". — "Кировская правда", 1985, 13 сентября).

Альберт Анатольевич Лиханов , Артур Игнатиус Конан Дойль , Говард Лавкрафт , Евгений Александрович Евтушенко , Карл Генрих Маркс

История / Советская классическая проза / Прочее / Фэнтези / Современная проза

Похожие книги