Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Он прижался плоским животом к ободу колеса. Она протянула свою гибкую тощую руку и залезла к нему в штаны. Все мальчишки видели. Пацан только ойкнул, Тимур крепко ухватила его за яички.

Между тем утопающий уходил в воду, появлялся все реже, даже что-то кричал. С набережной завизжали женские голоса. Из белого здания спасательной станции ободряюще закричали в рупор. Запоздало отчалила лодка с пестрым флажком. К причалу побежали люди. Тимур все сильнее сжимала мальчишечьи скользкие яички. Пацан кричать боялся, только незряче глядел на свою мучительницу, полураскрыв рот. Вдруг веснушчатое лицо его побелело, глаза закатились, ноги подогнулись. Тимур резко оттолкнула долговязого, и он сполз в беспамятстве вниз – к блестящим камешкам и солнечной влаге.

Видно было, как везли в лодке выловленное тело атлета, как пытались вернуть в него жизнь, но теперь это был просто кусок говядины.

Тимур вскоре уехала, а мальчишки из ее команды так никому ничего и не рассказали. Да и о чем рассказывать? Кому?

Но, когда поутру в день отъезда она съехала в своем инвалидном кресле со ступенек террасы на асфальт, она угодила колесами прямо в жирную кучу говна, которое аккуратно было положено заварными кругляшками по всей дорожке через каждые полтора метра. О чем рассказывать? Об этом? Взрослые, как всегда, не поймут.

МАЛЬЧИК И СОБАКА

Утром на пустынном пляже у моря толстый мальчик с высоко стриженным по-татарски затылком и черный молчаливый терьер. Странный мальчик – на пальце поблескивает серебряное кольцо.

То ли мальчик, то ли карлик – они уже выкупались – сперва купался карлик – собака сторожила сандалии и полотенце – глядела в море, нервничала и повизгивала – потом карлик ей разрешил – собака бросилась в море и поплыла – черная голова высоко над волнами – было видно: сильная собака.

Вышла, отряхнулась, повернула блестящую голову с острыми ушами и посматривает на меня недоверчиво, со сдержанным достоинством.

На пляже никого – на пляже видны редкие загорающие – на пляже никого – никого на пляже.

Мальчик говорит с собакой вежливо: «Пожалуйста, посиди», «идем, пожалуйста», – если бы он сейчас проглотил живую рыбу, это бы меня меньше удивило.

…почудилось – сначала отдаленно, краем сознания, будто краем пустыни – очень быстро приблизилось и обрело полуявственные формы, сотканные из зыблющегося туманного в солнце воздуха над морем – и вовсе не воздуха – а из нечто порожденного моим воображением и этим южным утром – да воображение ли это? – скорее всего, реальность без перехода переливается в иное, даже не меняя пейзажа…

Так они и прошли мимо меня от моря: высокий бледный – с летящим лицом – господин, грациозно ступая по гальке своими четырьмя сухощавыми лапами и поводя острыми ушами на фоне скал, – и его верный карлик – мальчик-толстяк в красных плавках, просто прошли из восточной сказки к белым домикам поселка и выцветшему флажку спасательной станции.

Что-то подтолкнуло посмотреть в другую сторону – там шли их двойники – тоже удаляясь от меня – к каменному хаосу надменного Карадага – к его скалам и башням…

Неподалеку сели две мухи – одна покрупней, другая – черная, похоже: мальчик и собака.

Два морских камешка – коричневый круглый и черный длинный – тоже они.

Дикая груша и черный боярышник – что это: намек или перевоплощение?

На пляже виднелись редкие фигуры загорающих – на пляже ничего не было – виднелись редкие фигуры – на пляже не было никого.

По тропинке, мимо гор из вулканического пепла – растресканных, как слоновья шкура, – медленно двигалась старуха в лиловом халатике – я узнал знаменитость этих мест, которая шла купаться.

А вверху над зеленой кромкой травы в облачной бледной синеве – с утра уже знойной – пропечатывалась, смутно прочитывалась сетка морщинистого старушечьего лица – грозного лика иной реальности.

На гальке лежал небрежно кинутый лиловый халатик, будто Мария Николаевна – молодая девчонка, убежала в море и плавает там, запрокинув юное лицо к налетающим чайкам.

Где ее покойный муж? – Еще учится в другом городе. Где ее умершая сестра? – Вон она бежит к ней от скал Карадага – скользит по воздуху. Где все бывшие и минувшие? – Никуда они не делись, каждый либо появился, либо еще появится в будущей – уже прошедшей, но не увядшей жизни.

Это пучок сухой лаванды, который лежит на пюпитре черного «Стейнвея», там стоят ноты, которые она еще разучивает и разучивает…

Эта соната – как раскрытая на прибрежной гальке шахматная доска с расставленными на ней фигурами. Махнула случайная волна – и смешала, смыла все фигуры в кипящее море.

КАМНИ

1

Мы все лежим на своем месте, когда штиль.

Весь наш пляж – это сад камней. Берег как соткан из соцветий и на первый взгляд похож на старинное белое кружево.

Действительно, если присмотреться к нашей россыпи, то обнаружишь, что мы лежим не как попало, а группируемся гнездами, соцветьями камней. Это наши обширные семьи. Ближе к центру семьи располагаются большие камни – это старшие, а между ними с края – помельче, всякая шушера, это младшие камни.