У меня на шкафу под потолком стоит древнегреческая амфора с отбитым частично горлом и ракушками, которые наросли на нее этаким украшением. Лет двенадцать назад я купил ее в Ялте у водолазов – крепких светловолосых парней. Им срочно нужна была средняя сумма (по тем временам), чтобы посидеть (по тем временам прилично) в облюбованном ими ресторане «Волна» на веранде. Все с тех давних пор развеялось как дым: и деньги в первый же вечер, и настроение тогда, и парни, те, какими они были, и Ялта, которой тоже уже давно нет – одни воспоминания. А воспоминания, кстати, весьма ветхие, – не окрашенная ли в цвета реальности пустота? Вот амфора стоит на шкафу. Правда, я ее давно не касался. Боюсь, дотронусь до нее, она и рассыплется красноватой пылью. Не трогай воспоминаний. Нет, не удержать этой реальности, не закрепить. Разве что искусство способно на это – и то весьма, весьма условно. Поставит замысловатую закорючку – знак, а все чувства проявлять предоставляется тебе. Наполнять свой пустой сосуд. О чем и стихи в тетрадке.
Когда любовь уходит, остается пустота привычных отношений.
Полые старики – будто мешки, из которых наполовину высыпали картофель.
Все думали – подтекст, а оказалось – пустота.
Когда опускаешь монету в монетоприемник, там звякает – слышно: пустота.
Старческие руки, которые все время бесцельно двигаются, теребят и вяжут пустоту, как пуловер.
В старом доме и в новом здании пахнет пустота сыростью, штукатуркой.
Я видел большой склад, вроде дровяного, там мерили пустоту на кубометры и взвешивали на напольных весах, как зерно. Я видел, дюжий мужик получил кубометр пустоты. Он упер руки в бедра и подставил широкую спину. Рабочие разом поставили этот куб ему на спину. Так и понес, не разгибаясь.
У меня было пять кубометров пустоты, одному не унести. Пришлось нанимать машину со стороны. Дерут, будто она золотая.
– Да ты имей совесть, – говорю шоферу, – это же тьфу, пустота одна. Ну что это, скажи мне, кому это надо?
– Вам вот надо, – с достоинством ответил он.
Логично.
В России давно предпочитали пустоту и в политическом смысле, в виде «потемкинских деревень», и в общественном, вроде «мертвых душ». Примеров достаточно. О близком вообще говорить не будем. Стройки века. Чудовищная пустота. И Гоголь, Гоголь, Гоголь… А вот и Салтыков-Щедрин, а вот и Салтыков-Щедрин… возьмите и меня, возьмите и меня!.. за дрожками…
Но пустынька, пустынь, пустыня – спасение… А как еще и думать теперь, если не по Розанову? Прости, Василь-Васильевич, что имя твое упомянул всуе. Но ведь свято место будет пусто, это ты знал.
В лаборатории давно изучали пустоту, вакуум. В колбах, в ретортах, в стеклянных баллонах – всюду была пустота. Посередине зала на специальной подставке высилась огромная стеклянная банка. В ней плотно стояла пустота.
– Пока что ничего из нее не выросло, – почти жаловался мне академик. – Но не теряем надежды.
Я хотел сказать что-нибудь подобающее моменту, но растерялся и спросил:
– А что прежде было в этой банке?
– Как что? – недоуменно сказал ученый. – А что в ней, по-вашему, должно было быть?
Я не нашелся, что ответить.
– Мы заказывали ее специально, – сжалился надо мной собеседник. – Таких стеклодувов уже нет.
И я уважительно подумал: «Это же какие легкие надо иметь! Как спальные мешки, наверно».
Она жила и пряталась за дверью в подвале большого дома. Как-то заглянули за дверь. «Что там?» – «А ни черта там нет, сор какой-то». Ее и вымели.
Пустота была такая, что поглощала свет. Стоит край света поперек деревенской улицы. Трава, дорога, полкозы, плетень. А дальше как отрезало – пустота. Протянешь руку – нет твоей ручищи. Вытянешь руку – вот она, играйся. Многих смущало. Но конец света так и не наступил.
«Да, погода, – говорят, – у вас такая: туман не туман, пустота».
Оголтелая страшная толпа – очередь, вот носительница истинной пустоты.
ПОМЕЩЕНИЯ
Еще слыша свой тонкий, поросячий, захлебывающийся отчаяньем крик, я выскочил с изнанки сна. И увидел себя, стоящим на бетонном полу. Поднял глаза: помещение огромно – больше ангара для самолетов или стадиона. И если бы где-то далеко вверху не светилась стеклянная залитая солнцем крыша, я бы подумал, что нахожусь на открытом воздухе. Все было пусто и голо, лишь маленькая металлическая дверь в дальнем конце.
Но я был не один. Кругом я слышал дыхание и покашливание, здесь, незримые мне, стояли люди – множество людей. Толпа, если можно так назвать мое ощущение, наполняла ровным слоем дно этой гигантской коробки – все как будто чего-то ждали. Судя по шелесту и шороху, который непроизвольно появляется во всякой притихшей толпе, стояли плотно.
Два нерешительных шага. Окружающие мягко подались назад, во всяком случае, я не уперся ни в чью спину, не задел ничей локоть или неожиданно высокую грудь. Я остановился в растерянности.