Собрание сочинений (Том 2) (-)

- Насчет мебели, - сказал Растегин. Чувашев же пошел шептать по гостям: "Биржевой воротила, Рокфеллер, приехал деньги швырять".

- А мы встречались, хорошо вас и помню, за картишками... Дыркин, здешний помещик, вот радость нечаянная, - заговорил Петр Петрович, когда до него дошла очередь здороваться, и затряс Растегина за руку, - сядем-ка рядом за обедом, очень, ужасно рад...

Тем временем гости пошли к водке, в изобилии стоявшей за отдельным столом, среди закусок таких аппетитных, что про каждую можно было смело сказать - под такую выпьешь море.

Помещики налегли на водку; у братьев Сомовых с каждой рюмкой оказывалось уже не две, а по шести складок на шее; Рубакин, держась за почки, наклонился над закусками, говорил: "Эх, старость не радость!" - и пил под луковый соус; Борода-Капустин наливал себе зелье прямо в стакан, выпивал духом, говорил: "Ух!" - и нюхал корочку; Капустин приналег на коньяк; один Дыркин больше вертелся да расковыривал вилкой паштеты, за что получил от Сомова замечание: "Что ты, брат, все нюхаешь? Ты ешь, а не нюхай". Тараканов, как человек идеальный, к столу не подходил, хотя и смотрел на него издали, с видимым сожалением шевеля короткими пальцами.

С Растегиным происходило странное: едва он выпивал рюмку, она вновь сейчас же наполнялась, но, когда он нацеливался на какой-нибудь пирожок, снедь исчезала и отправлялась за спиной его в чей-то рот; все это проделывала одна и та же рука, грязная и большая, как лопата. "Съесть бы чего-нибудь, не выдержу натощак", - думал он, и опять его подталкивали под локоть, и голос Семочки Окоемова ревел над ухом: "Ну-ка, последнюю, это вам не Москва, передергивать у нас не в обычае".

Хозяин, Егор Егорович, кое-кого уже оттаскивал за руку от водочного стола, говоря: "Шалишь, брат, ты мне все дело испортишь", и понемногу помещики, вытирая рты, уселись к столу.

Растегин поместился напротив Окоемова, между Рубакиным и Дыркиным. В голове у него стоял гул, и он с ужасом заметил, что число сидящих удвоилось.

Предварительная закладка развеселила всех, увеличила аппетиты; уже старший Сомов грохотал, тряся животом стол; уже Семочка Окоемов потребовал восьмую тарелку ухи, а Дыркин пустился рассказывать вслух такую историю, что помещица Демонова уронила в суп с носа пенсне, повторяя: "Ой, умру!"

Барышни Петуховы мало занимались едой, они делали глазами следующее: глядели ими на кончик носа, закатывали кверху, затем вскидывали их на Растегина.

- Как вам нравится моя дочь? Большая оригиналка, это у нас в роду, точно сквозь туман и гул голосов услышал Растегин голос Рубакина.

- Страшно нравится, - ответил он, замечая, что у вдовы Сарафановой необыкновенно расширяются зрачки.

- Осторожнее, она вас живо обработает, - шепнул сбоку Дыркин.

- У моей дочери мужской характер; если приглядеться, то она привлекательна, - продолжал Рубакин, печально жуя огурец.

- Послушайте, Александр Демьянович, меня вот Капустин спрашивает, вы не покупаете лошадей? У него есть преотличная тройка, - спросил через стол Тараканов, но, дернутый за рукав женой, сейчас же прибавил: - Извините, это я так!

- Видите, как вам навязываются, - шептал Дыркин, - я здесь никого не уважаю. Вот, видите, Сомов, - у него в кабинете нашли младенца в спирту, насилу замяли дело; а этот, черный, худощавый, Борода-Капустин, жену заморил, честное слово, голодом и живет с цыганкой; вы что - опять на Сарафанову смотрите? На нее в прошлом году церковное покаяние хотели наложить за распущенность. А знаете, почему за барышень Петуховых никто не сватается? У их отца жил араб из Индии в камердинерах, оказался больной проказой; смотрите, как у них щеки напудрены. По старой дружбе говорю, вам тут всего станут предлагать - и лошадей, и землю, и мебель, и девицу в жены, - отказывайтесь наотрез. Верьте моему честному слову, все дрянь, а вот как свалит жар, к вечеру едем ко мне, я вас познакомлю с моей домоправительницей, вот это - женщина, настоящая загадка, прямо Будда или сфинкс.

- Ага, вот они когда! - внезапно закричал Семочка Окоемов басом; перед ним лакей поставил полную миску раков; Семочка крякнул и принялся их грызть, выковыривая, и прихлебывая, и жмуря глаза, причем трудно было рассмотреть, когда он кончал и когда начинал следующего рака; по рукам его и по безбородым щекам текли грязь и сок.

- Дыркин, замолчи сию минуту, иначе об тебя руку оботру, - сказал он вдруг, и на мгновение его мокрая и непомерная рука повисла в воздухе, затем он опять продолжал прежнее занятие.

Дыркин, только что пустившийся в описание красот домоправительницы, сейчас же замолк и съежился.

- Вот этого черта больше всего надо опасаться, - шепнул он; и Растегину действительно стало казаться, что в этой глуши и его могут слопать, как вареного рака.

Дыркин продолжал:

- Смотрите, это нарочно он раками вымазывается, его заставляют на Рубакиной жениться, так он для отвращения вымазывается, А у самого на уме совсем другое.