— Вы ведь из революционеров?
Розанов смешался.
Стрепетов, свертывая платок, взглядывал исподлобья на Розанова.
— Это нехорошо отрекаться от своего звания, — заметил Стрепетов после довольно долгой паузы.
— Я не знаю, что вы хотите сказать этим? — проговорил смущенный Розанов.
Стрепетов посмотрел на него и, не сводя своего орлиного взгляда, сверкавшего из-под нависших белых волос, начал:
— Я вас сконфузил. Это утешительно: значит, вы действительно еще русский человек, своего смысла не утратили. Чувствуете, что затевают дело неладное.
Доктор выжидал, что будет далее.
— Р-е-в-о-л-ю-ц-и-я! — произнес с большою расстановкою Стрепетов. — Это какое слово? Слышится будто что-то как нерусское, а? С кем же это вы хотите делать революцию на Руси?
— Вы мне, Александр Павлович, уже раз заметили, что я отрекаюсь от своего звания, а мне и еще раз придется отречься. Я никакой революции не затеваю.
— Верю. Ну, а другие?
— Почем же мне знать, что думают другие! «У всякого барона своя фантазия».
— У всякого есть свой царь в голове, говорится по-русски, — заметил Стрепетов. — Ну, а я с вами говорю о тех, у которых свой царь-то в отпуске. Вы ведь их знаете, а Стрепетов старый солдат, а не сыщик, и ему, кроме плутов и воров, все верят.
— И я вам верю, — произнес Розанов, смело и откровенно глядя в грозное лицо старика.
Теперешний Стрепетов был не похож на Стрепетова, сидевшего вчера на лавочке бульвара. Он был суров и гневен. Умный лоб его морщился, брови сдвигались, он шевелил своими большими губами и грозно смотрел в сторону из-под нависших бровей. Даже белый стог волос на его голове как будто двигался и шевелился.
«Недаром тобой детей-то пугали», — подумал Розанов, сидя спокойно и храня мертвое молчание.
Это тянулось несколько минут.
— Асессор! — крикнул наконец Стрепетов, ударяя два раза в ладоши.
По лестнице раздались шаги спускающегося человека, потом по ней кто-то быстро взбежал, и в комнату вошел казачок.
— Прикажи подать чаю, — велел Стрепетов, и опять водворилось молчание.
Через десять минут подали генералу большую чайную чашку чаю, а Розанову стакан.
— Вы и
— Я вам и верю, — отвечал Розанов.
— Со мной нечего бояться откровенности. Откровенничаете же с кем попало, лишь бы вам потакали по вас.
— Я с вами готов быть совершенно откровенным, — спокойно произнес Розанов.
Генерал взглянул на него и потребовал себе другую чашку чаю.
Он, видимо, обезоруживался, но оставался чрезвычайно возбужденным и серьезным.
— Кто ж это у вас коноводом? Кто этим делом коноводит?
— Я хочу отвечать вам, Александр Павлович, совершенно откровенно, а мой ответ опять вам может показаться уверткой: никакого коновода я не знаю, и никто, мне кажется, ничем не коноводит.
Стрепетов взглянул на доктора, потом хлебнул чаю и проговорил:
— Ну, это значит еще умнее.
— Так оно и есть, как я говорю.
— А какой это иностранец тут у вас сидит?
— Верно, вы изволили слышать о Райнере?
— Может быть. Что ж оно такое этот, как вы его называете, Райнер?
— Очень честный и умный человек.
— Отзыв завидный. Вы его хорошо знаете?
— Утвердительно на этот вопрос отвечать не могу; но мы приятели.
— А-а?
— Да.
— Откуда ж у вас началось с ним знакомство?
Доктор рассказал в общих чертах все, что мы знаем.
— И вам не пришло в голову ничего разузнать, чего он сидит здесь, в России?
— Он очень скрытен.
— Значит, один за всех молчит. Ну-с, а если он?..
— Это клевета, Александр Павлович, это невозможно: я головою отвечаю, что он честный человек.
— Ну, с головою-то, батюшка, не торопитесь: она ведь пока одна у вас. Ведь не за деньгами же он приехал?
— Нет.
— Значит, что же он такое?
— Если вам угодно… пожалуй, революционер.
— Ну да,
Доктор промолчал.
— Ну вот. А говорите;
— Эх-ма-хма! — протянул, немного помолчав и глубоко вздохнув, Стрепетов. — Какие-то социалисты да клубисты! Бедная ты, наша матушка Русь. — С такими опекунами да помощниками не скоро ты свою муштру отмуштруешь. — Ну, а эти мокроногие у вас при каких же должностях?
— Вы говорите о…
— Ну, о ваших француженках-то.
— Ни при каких, мне кажется. Болтают и только.
— Экие сороки! Нет, ей-ей, право, это начальство совсем без сердца. Ну что бы такое хоть одну из них попугать; взять бы да попугать блох-то.
— Да взять-то не за что.
— Да так, из вежливости, а то бьются, бьются бабы, и никакого им поощрения нет.
Доктор улыбнулся, и сам генерал не выдержал, рассмеялся.
— Зачем же вы, господа, раскольников-то путаете? — начал Стрепетов. — Ну, помилуйте, скажите: есть ли тут смысл? Ну что общего, например скажем, хоть с этими вашими сойгами у русского человека?
— Мне кажется, их не мешают.
— А книжки на Волгу через кого посылали?
Доктор недоумевал.
— Вы полагаете, что я этого не знаю. Слухом, батюшка, земля полнится. Я с диву дался, узнавши это. Вчера их мужики только отколотили при всем честном народе, а они опять с ними заигрывают.
— Я ни о чем таком не имею никакого понятия, — проговорил Розанов.