Собрание сочинений. Том 1. Первый лед

Обожаю
твой пожар этажей, устремленных к окрестностям рая!
Я — борзая,
узнавшая гон наконец, я—борзая!
Я тебя догоню и породу твою распознаю
По базарному дну
ты, как битница дуешь, босая!
Под брандспойтом шоссе мои уши кружились,
как мельницы,
по безбожной, бейсбольной,
по бензоопасной Америке!
Кока-кола. Колокола.
Вот нелегкая занесла!
Ты, чертовски дразня, сквозь чертоги вела и задворки,
и на женщин глаза
отлетали, как будто затворы!
Мне на шею с витрин твои вещи дешевками вешались.
Но я д у ш у искал,
я турил их, забывши про вежливость.
Я спускался в Бродвей, как идут под водой с аквалангом.
Синей лампой в подвале
плясала твоя негритянка!
Я был рядом почти, но ты зябко ушла от погони.
Ты прочти и прости,
если что в суматохе не понял...
Я на крыше, как гном,
над нью-йоркской стою планировкой.
На мизинце моем
твое солнце — как божья коровка.
1961

Лобная баллада

Их величеством поразвлечься
прет народ от Коломн и Клязьм.
«Их любовница — контрразведчица
англо-шведско-немецко-греческая...»
Казнь!
Царь страшон: точно кляча, тощий.
почерневший, как антрацит.
По лицу проносятся очи,
как буксующий мотоцикл.
И когда голова с топорика
подкатилась к носкам ботфорт,
он берет ее
над толпою, точно репу с красной ботвой!
Пальцы в щеки впились, как клещи,
переносицею хрустя,
кровь из горла на брюки хлещет.
Он целует ее в уста.
Только Красная площадь ахнет,
тихим стоном оглушена:
«А-а-анхен!..»
Отвечает ему она:
«Мальчик мой государь великий не судить мне твоей вины но зачем твои руки липкие солоны?
баба я
вот и вся провинность государства мои в устах я дрожу брусничной кровиночкой на державных твоих усах
в дни строительства и пожара
до малюсенькой ли любви?
ты целуешь меня Держава
твои губы в моей крови
перегаром борщом горохом
пахнет щедрый твой поцелуй
как ты любишь меня Эпоха
обожаю тебя
царуй!..»
Царь застыл — смурной, малахольный,
царь взглянул с такой меланхолией,
что присел заграничный гость,
будто вбитый по шляпку гвоздь.
1961

Тишины!