ТЫ сегодня, 16-го, справляешь деньрождения в ресторане «Берлин». Зеркало там на потолке.Из зеркала вниз головой, как сосульки, сви-сали гости. В центре потолка нежный, как вымя,висел розовый торт с воткнутыми свечками.Вокруг него, как лампочки, ввернутыев элегантные черные розетки костюмов, сиялилысины и прически. Лиц не было видно. У одно-го лысина была маленькая, как дырка на пяткеноска. Ее можно было закрасить чернилами.У другого она была прозрачна, как спелоеяблоко, и сквозь нее, как зернышки, просвечи-вали три мысли (две черные и одна светлая —недозрелая).Проборы щеголей горели, как щели в копилках.Затылок брюнетки с прикнопленным про-зрачным нейлоновым бантом полз, словномуха по потолку.Лиц не было видно. Зато перед каждым, кактаблички перед экспонатами, лежалибумажки, где кто сидит.И только одна тарелка была белая, какпустая розетка.«Скажите, а почему слева от хозяйкипустое место?»«Министра, может, ждут?» «А может,помер кто?»Никто не знал, что там сижу я. Я невидим.Изящные денди, подходящие тебя поздравить,спотыкаются об меня, царапают вилками.Ты сидишь рядом, но ты восторженночужая, как подарок в целлофане.Модного поэта просят: «Ах, рваните чего-тоэтакого! Поближе к жизни, не от мира сего...чтобы модерново...»Поэт подымается (вернее, опускается,как спускают трап с вертолета). Голос егостранен, как бы антимирен ему.