Повзнер 1903, Бирман 1938, Бирман 1941, Дробот 1907...Наши кеды как приморозило.Тишина.Гетто в озере. Гетто в озере.Три гектара живого дна.Гражданин в пиджачке гороховомзазывает на славный клев,только кровьна крючке его крохотном,кровь!«Не могу,— говорит Володька,—а по рылу — могу,это вроде какне укладывается в мозгу!Я живою водой умоюсь,может, чью-то жизнь расплещу.Может, Машеньку или Мойшуя размазываю по лицу.Ты не трожь воды плоскодонкой,уважаемый инвалид,ты пощупай ее ладонью —болит!Может, так же не чьи-то давние,а ладони моей жены,плечи, волосы, ожиданиебудут кем-то растворены?А базарами колоссальнымибарабанит жабрами в жестьто, что было теплом, глазами,на колени любило сесть...— Не могу, — говорит Володька, —лишь зажмурюсь —в чугунных ночах,точно рыбы на сквородках,пляшут женщины и кричат!Третью ночь, как Костров пьет.И ночами зовет с обрыва.И к немуявляетсярыбачудо-юдо озерных вод!«Рыба,летучая рыба, с гневным лицом мадонны,с плавниками, белыми, как свистят паровозы,рыба,Рива тебя звали,золотая Риза,Ривка, либо как-нибудь еще,с обрывкомколючки проволоки или рыболовным крючкомв верхней губе, рыба,рыба боли и печали,прости меня,прокляни,но что-нибудь ответь...»Ничего не отвечает рыба.Тихо.Озеро приграничное.Три сосны.Изумленнейшее хранилищежизни, облака, вышины.Бирман 1941, Румер 1902, Бойко оба 1933.1965
Стансы
Закарпатский лейтенант,на плечах твоих погоны,точно срезы по наклонусвежеспиленно слепят.Не приносят новостейтвои новые хирурги,век отпиливает руки,если кверху их воздеть!Если вскинуть к небесамвосхищенные ладони —«Он сдается!» — задолдонят,или скажут — «диверсант»...Оттого-то лейтенантточно трещина на сердце —что соседи милосерднопринимают за талант.
Из закарпатского дневника
Я служил в листке дивизиона.Польза от меня дискуссионна.Я вел письма, правил опечатки.Кто только в газету не писал—горожане, воины, девчата,отставной начпрод Нравоучатов...Я всему признательно внимал.Мне писалось. Начались ученья.Мчались дни.Получились строчки о Шевченко.Опубликовали. Вот они: