Собрание сочинений (Том 1)

Клава разрезала раненому сапог и в ужасе отвернулась.

— Ну чего ты, чего, чего? — сказал боец, морщась. — Не привыкла еще? Самое незначительное дело, если хочешь знать: даже кость не задета.

Юлия Дмитриевна облачила профессора в халат, налила на его малиновые ладони спирт и подала перчатки. Красивый старик, похожий на актера, недоуменно взглянул в ее довольное лицо…

Но через две минуты он понял ее. Она священнодействовала. Ее не надо было ни о чем просить, она не нуждалась ни в какой подсказке. Она сама подавала все, что нужно, раньше, чем он догадывался, что именно ему понадобится сейчас.

Боец, раненный в ногу, перенес перевязку стойко, без стона, только шумно отдувался по временам: «ффу…» Юлия Дмитриевна обожала таких пациентов. Она ненавидела крикунов. Она больше не слышала грохота, была поглощена своим делом. Ее беспокоила только жара. В вагоне было невыносимо душно, вентилятор почти не разрежал духоты. Она взяла пинцетом марлевую салфетку и вытерла пот с лица раненого.

— Спасибо, мамаша, — сказал боец.

Принесли мальчика с раздробленной голенью. Он был без сознания. У него была превосходная мускулатура: должно быть, играл в футбол, катался на велосипеде… С первого взгляда она увидела, что ногу придется ампутировать, увидела раньше, чем профессор.

— Проклятые негодяи, — сказала Фаина, глядя на мальчика.

Мальчик дернул подбородком и скрипнул зубами… Профессор спросил Юлию Дмитриевну:

— Вы можете дать наркоз?

Может ли она дать наркоз? Если говорить совсем откровенно, она может произвести и ампутацию. Она не берется за это только потому, что у нее нет формального права.

Она наложила на лицо мальчика маску… Когда раздался звук пилы, отделяющей кость, Фаина отошла к окну, отвернулась и заплакала.

Во время этой операции пришел доктор Белов.

— Я нужен? — спросил он.

Юлия Дмитриевна бросила на него грозный взгляд. Он робко подошел, вытянув шею, всматривался в раненого… На другом столе в обмывочной лежала женщина.

— Мальчика — в кригеровский одиннадцать, — сказал доктор сестре Смирновой, которая вошла за ним. — Женщину…

— Женщину не надо, — сказала Ольга Михайловна, военфельдшер, ассистировавшая у второго стола. Она сняла маску с лица женщины. Широкое, чуть скуластое славянское лицо. Соболиные брови. Прекрасный рот. На носу коричневая полоска от веснушек…

— Поздно, — сказал хирург.

Вдруг его бросило на другой стол, на мальчика, а мальчика бросило на пол, и упали все, кроме Юлии Дмитриевны, которая отлетела к двери перевязочной и удержалась, ухватившись за кованую вешалку для полотенца. Посыпалась со стен и потолка белая эмалевая краска. Кусок рамы откололся и ткнул Юлию Дмитриевну острым концом в висок.

— Это очень близко где-то, — сказал доктор Белов.

— Очень, — поднимая мальчика, подтвердила Юлия Дмитриевна. — Я думаю, что это прямое попадание в наш поезд.

Бойцы Кострицын и Медведев вбежали в вагон-аптеку с двух концов, крича:

— Четырнадцатый вагон горит! Где начальник?

Начальник был уже на полотне и со всех ног бежал к горящему вагону.

Горело жарко — сухое дерево, сухая краска. Какое счастье, что в вагоне еще не было раненых. Цел ли персонал? Цел, цел: вон Надя нагнулась, отплевывается… Кровь у нее на халате.

— Надя, ты что — ранена?

— Ой, что вы, товарищ начальник. Это я губу разбила об полку.

— А Кострицын жив?

— Жив, пошел за вами…

Вон он бежит, Кострицын. Ведро с водой в руке. Что тут сделаешь с ведром?.. И Медведев за ним.

А вон с другой стороны идут Кравцов и Низвецкий. Идут, словно у них колени перебитые.

— Живей, ребята, живей! — закричал доктор.

Низвецкий побежал рысью. Кравцов не прибавил шагу, приближался, засунув руки в карманы штанов.

— Тащи, ребята, воду, — волновался доктор. — Зовите всех, будем заливать.

— Где вода-то? — спросил Кравцов небрежно.

— Вода? В баках вода. В паровозе вода…

— Это ерунда, а не вода, — сказал Кравцов и вдруг заорал:

— Эй! Отцепляй вагон! Дураки, динама рядом, а они раззявили рот! Эй, милый, — сказал он, схватив за полу проходившего мимо смазчика, — помоги как специалист. Необходимо выключить вагончик.

— Еще чего! — сказал смазчик. — Сотни вагонов пропали, а я чепуху, такую-растакую, буду отцеплять.

— Необходимо, радость, — сказал Кравцов. — Тут раненые, тут — динама. Нет другого исхода, как отцепить.

— Матери вели отцеплять под бомбами, — сказал смазчик.

— А вот я тебе велю! — сказал Кравцов, выкатив глаза, и ударил смазчика по уху. Доктор оцепенел от неожиданности… Смазчик ударил Кравцова ногой в живот. Кравцов ударил смазчика по затылку. Смазчик еще раз выругался и полез отцеплять горящий вагон. Откуда-то явился кондуктор, запачканный землей; верно, лежал где-нибудь по соседству в воронке. Горящий вагон отвели подальше и стали заливать водой из паровоза.

А Юлия Дмитриевна стояла у стола и подавала профессору инструменты и салфетки. Готовила раненых к операции. Давала наркоз… Всю ночь не прекращался обстрел города, и всю ночь в поезд поступали раненые. Одних приносили на носилках, других подвозили на грузовиках, третьи приходили сами… К утру профессор не выдержал.