Собрание сочинений. Том 1

Пусть честно скажет: - Я там был.

1943

НОЧНОЙ ПОЛЕТ

Мы летели над Словенией,

Через фронт, наперекрест,

Над ночным передвижением

Немцев, шедших на Триест.

Словно в доме перевернутом,

Так, что окна под тобой,

В люке, инеем подернутом,

Горы шли внизу гурьбой.

Я лежал на дне под буркою,

Словно в животе кита,

Слыша, как за переборкою

Леденеет высота.

Ночь была почти стеклянная,

Только выхлопов огонь,

Только трубка деревянная

Согревала мне ладонь.

Ровно сорок на термометре.

Ртути вытянулась нить.

Где-то на шестом километре

Ни курить, ни говорить.

Тянет спать, как под сугробами,

И сквозь сон нельзя дышать.

Словно воздух весь испробован

И другого негде взять.

Хорошо, наверно, летчикам;

Там, в кабине, кислород -

Ясно слышу, как клокочет он,

Как по трубкам он течет.

Чувствую по губ движению,

Как хочу их умолять,

Чтоб и мне, хоть на мгновение,

Дали трубку - подышать.

Чуть не при смерти влетаю я,

Сбив растаявшую слезу,

Прямо в море, в огни Италии,

Нарастающие внизу.

................................................

А утром просто пили чай

С домашнею черешнею,

И кто-то бросил невзначай

Два слова про вчерашнее.

Чтобы не думать до зари,

Вчера решили с вечера:

Приборов в самолете три,

А нас в полете четверо;

Стакнулся с штурманом пилот

До вылета, заранее,

И кислород не брали в рот

Со мною за компанию.

Смеялся летный весь состав

Над этим приключением,

Ему по-русски не придав

Особого значения.

Сидели дачною семьей,

Московскими знакомыми,

Пилот, радист и штурман мой

Под ветками с лимонами.

Пусть нам сопутствует в боях

И в странствиях рискованных

Богатство лишь в одном - в друзьях,

Вперед не приготовленных,

Таких, чтоб верность под огнем

И выручка соседская,

Таких, чтоб там, где вы втроем,

Четвертой - Власть Советская.

Таких, чтоб нежность - между дел,

И дружба не болтливая,

Таких, с какими там сидел

На берегу залива я.

Далеко мир. Далеко дом,

И Черное, и Балтика...

Лениво плещет за окном

Чужая Адриатика.

1944

ВСТРЕЧА НА ЧУЖБИНЕ

Фронтовой бригаде Театра

имени Ленинскою комсомола

Пускай в Москве иной ворчлив и сух,

Другого осуждают справедливо

За то, что он бранил кого-то вслух,

Кого-то выслушал нетерпеливо;

А третий так делами осажден,

Что прячется годами от знакомых,

И старый лгун охрипший телефон,

Как попугай, твердит все: "Нету дома".

Да ты и сам, на чей-то строгий взгляд,

Уж слишком тороплив и озабочен,

А главное, как люди говорят,

Когда-то лучше был, - как все мы, впрочем!

Но вдруг в чужой земле, куда войной

Забросило тебя, как в преисподню,

Вдруг скажет кто-то, встретившись с тобой,

О москвичах, приехавших сегодня.

Ты с ними был в Москве едва знаком -

Кивок, два-три случайных разговора, -

Но здесь, не будь машины, хоть пешком...

- Где, где они? - И, разбудив шофера,

Ты оглашаешь ночь сплошным гудком,

Ты гонишь в дождь свой прыгающий "виллис"

В немецкий город, в незнакомый дом,

Где, кажется, они остановились.

Ты долго светишь фарой на дома,

Чужую тарабарщину читаешь.

Прохожих нет, и, хоть сойди с ума,

Где этот дом, ты сам не понимаешь.

Костел, особняки, еще костел,

Пустых домов визжащие ворота.

Но вот ты наконец нашел, нашел,

Тебя по-русски окликает кто-то.

И открывают дверь и узнают,

Как, может быть, в Москве бы не узнали.

- Ну как вы тут? - А вы, давно вы тут?

А мы как раз сегодня вспоминали...

Тот сумасшедший русский разговор

С радушьем, шумом, добрыми словами.

Как странно, что в Москве мы до сих пор,

Я и они, мы не были друзьями.

А женщины уж в кухне жгут костер.

- Нет, с нами ужинать, а то еще уедем! -

И пожилой, с одышкою, актер

Бегом бежит за водкою к соседям.

Кого-то будят, чтоб и он пришел.

Да чтоб с гитарой. - Будем петь. Хотите?

- Как не хотеть! - Ну, а пока за стол,

За стол, за стол скорее проходите!

И мы сидим у сдвинутых столов,

И тесно нам, и водка в чашках чайных,

И я ищу каких-то новых слов,

Каких-то слов совсем необычайных,

Чтоб им сказать, что я не тот, не тот,

Каким они меня в Москве видали,

Что я - другой. И кто из нас поймет,

Как раньше мы друг друга не узнали!

Еще кого-то будят и зовут.

- Пусть все придут, мы можем потесниться.

Мы всех усадим, потому что тут -

Россия, а за дверью - заграница.

Приходит женщина, совсем со сна,

На босу ногу туфли - и с гитарой.

И вот уже поет, поет она,

Начав с какой-то песни, самой старой.

Про дом, про степь, про снег, про ямщика.

Она щемит и сердце рвет на части.

Но это ж наша, русская, тоска,

А на чужбине и она - как счастье.

Лишь домом бы пахнуло, лишь бы речь

Дохнула русской акающей лаской.

Скажи, ты будешь эту ночь беречь,

Как матерью рассказанную сказку?

Скажи, скажи, ты не забудешь их,

С кем ночь тебя свела своею волей,

Совсем родных тебе, совсем чужих

И наших, наших аж до слез, до боли?

Ты ведь не будешь там, в Москве, опять

Забывчивым, ты сердца не остудишь?

Нет, обещай! Ты должен обещать!

Скажи, не будешь? Ну, скажи, не будешь?

Как знать? В Москве, быть может, через год

Друг друга встретим мы кивком, как прежде?

Скорей всего, что так, что он кивнет

И ты кивнешь. И вот конец надежде.

А все-таки сквозь старость и метель

Мелькнут в душе неясные картины:

Гитара, ночь и русская артель

Средь ледяного холода чужбины.

1945, Германия