Собрание сочинений. Том 1

Во-первых, превращение представляемой цели в наличное бытие совершается здесь непосредственно, магически. Во-вторых, субъектом здесь является чистое самоопределение воли, само простое понятие. В качестве мистического субъекта здесь выступает сущность воли. В природное наличное бытие здесь превращается не действительное, индивидуальное и сознательное хотение, а абстракция воли, чистая идея, воплощённая в единичном индивиде. В-третьих, не только переход воли в природное наличное бытие совершается у Гегеля непосредственно, т. е. без помощи тех средств, в которых воля всегда нуждается для своего осуществления, но отсутствует даже особая, т. е. определённая цель, отсутствует «опосредствованно особым содержанием, целью в действовании». И это понятно, ибо здесь нет действующего субъекта, а если действовать должна абстракция, чистая идея воли, то она может действовать только мистическим образом. Цель, которая не является особой целью, не есть цель, подобно тому как действование без цели есть бесцельное, бессмысленное действование. Вся аналогия с телеологическим актом воли, в конце концов, сама себя разоблачает как мистификацию. Это — бессодержательное действование идеи.

Средством оказываются абсолютная воля и слово философа, особой же целью оказывается опять-таки цель философствующего субъекта: сконструировать наследственного монарха из чистой идеи. Осуществление этой цели сводится к простому заверению Гегеля.

«В так называемом онтологическом доказательстве бытия бога это же именно превращение абсолютного понятия в бытие» (та же мистификация) «явило глубину идеи в новое время, однако в новейшее время это превращение выдавали» (с полным основанием) «за нечто непонятное».

«Но так как представление о монархе рассматривается как всецело входящее в область обыденного» (т. е. рассудочного) «сознания, то здесь рассудок ещё больше застревает в своём разделении и в вытекающих отсюда выводах, которые делает его резонирующая рассудительность. Он отрицает тогда, что момент последнего решения в государстве сам по себе (т. е. в понятии разума) связан с непосредственной природностью».

Отрицают, что последнее решение может быть рождено, Гегель же утверждает, что монарх есть рождённое последнее решение; но кто же сомневался когда-либо в том, что последнее решение в государстве связано с реальными телесными индивидами, а следовательно, «с непосредственной природностью»?

§ 281. «Оба момента в их нераздельном единстве, последняя, не имеющая основания самость воли и, следовательно, столь же не имеющее основания существование, как определение, предоставленное природе, — эта идея независимости в побуждениях от произвола составляет величие монарха. В этом единстве заключается действительное единство государства, которое только благодаря этой своей внутренней и внешней непосредственности избавлено от возможности быть низведённым в сферу особенности, в сферу её произвола, целей и взглядов, избавлено от борьбы одних клик против других клик вокруг трона и от ослабления и разрушения государственной власти».

Обоими этими моментами являются случайность воли, произвол, и случайность природы, рождение, — стало быть, его величество случай. Случай, следовательно, оказывается действительным единством государства.

Утверждение Гегеля, что «внутренняя и внешняя непосредственность» якобы избавлена от коллизии и т. д., совершенно непонятно, так как именно эта непосредственность предоставлена воле случая.

То, что Гегель говорит об избирательной монархии, верно в ещё большей степени по отношению к наследственному монарху:

«Именно в избирательной монархии, — и это вытекает из природы отношения, при котором частная воля оказывается последней решающей инстанцией, — государственный строй становится избирательной капитуляцией» и т. д. и т. д., «становится сдачей государственной власти на милость частной воли, в результате чего происходит превращение особых государственных властей в частную собственность и т. д.».

§ 282. «Из суверенитета монарха проистекает право помилования преступников, ибо только эта суверенная власть обладает правом осуществлять ту силу духа, которая совершившееся делает не совершившимся, которая прощением и забвением уничтожает преступление».

Право помилования есть право милости. Милость есть высшее выражение того полного случайностей произвола, который Гегель глубокомысленно возводит в подлинный атрибут монарха. В добавлении Гегель сам определяет её происхождение как «не имеющее основания решение».