Собрание сочинений. Т. 9.

Казенов снова стал на колени. Женщины крепко держали ноги Луизы, а Вероника протянула доктору теплую пеленку. Он укутал жалкие ножонки младенца и стал непрерывно, осторожно тянуть их; пальцы его поднимались все выше по мере того, как выходил ребенок, сперва он держал его за щиколотки, потом за икры и колени. Когда показались бедра, доктор перестал давить на живот Луизы, а обхватив ее талию, нажал обоими локтями на пах. Ребенок продолжал выходить, все больше и больше расширяя венчик розовой плоти. Но мать, лежавшая до сих пор спокойно, начала вдруг метаться от нестерпимой боли. Это уже были не просто потуги, все ее тело трепетало, ей казалось, что ее режут огромным ножом, каким мясники рубят говядину. Она так яростно отбивалась, что Полина не смогла ее удержать, и тельце ребенка выскользнуло из рук врача.

— Осторожней!! — крикнул он. — Не давайте ей двигаться!.. Если только пуповина не зажата, все обойдется.

Врач снова ухватил маленькое тельце, он поспешил высвободить плечи ребенка и вывел одну за другой обе ручки, чтобы они не мешали пройти головке. Но судорожные подергивания роженицы не давали ему работать, он поминутно останавливался, опасаясь повредить младенцу. Тщетно обе женщины, напрягая все силы, пытались удержать Луизу на ее ложе страданий: она отталкивала их и приподнималась в неудержимом порыве. Отбиваясь, она вцепилась в край кровати и силой стала выпрямлять ноги, с единственной мыслью освободиться от людей, которые пытают ее. Это был приступ настоящего бешенства, сопровождавшийся душераздирающими криками. Луизе казалось, что ее убивают, разрывают на части.

— Осталась только головка. — произнес доктор, голос его дрожал. — Я ничего не могу сделать, пока роженица мечется… Раз схватки возобновились, она, несомненно, разрешится сама. Подождем.

Ему нужно было передохнуть. Г-жа Булан, не упуская из виду мать, наблюдала за ребенком, который лежал между окровавленных ног роженицы, головы еще не было видно, и шейка его казалась перехваченной, как у удавленника. Маленькие ножки и ручки едва шевелились, а потом совсем замерли. Снова всеми овладел страх, доктору пришла в голову мысль усилить потуги, чтобы ускорить дело. Он поднялся и начал изо всех сил давить на живот роженицы. Прошло несколько страшных минут, несчастная вопила. Стала выходить голова, все больше и больше растягивая кожу влагалища. Кожа до того натянулась и побелела, что доктор опасался разрыва. Хлынули экскременты, еще одно усилие роженицы, и ребенок выпал, обдаваемый потоками крови и грязной воды.

— Наконец-то, — сказал Казенов. — Этот малый может хвастать, что не так уж просто появился на свет божий.

Все были до того взволнованы, что никто даже не поинтересовался, мальчик это или девочка.

— Это мальчик, сударь, — сказала отцу г-жа Булан.

Лазар отвернулся к стене и зарыдал. С безграничным отчаянием он думал о том, что, пожалуй, лучше было бы всем им умереть, чем жить после таких страданий. При виде маленького, только что родившегося существа его охватила смертельная тоска.

Полина склонилась к Луизе и поцеловала ее в лоб.

— Иди, обними ее, — сказала она Лазару.

Он подошел и тоже нагнулся. Но когда он прикоснулся к этому лицу, покрытому холодным потом, его охватила дрожь. Жена лежала с закрытыми глазами и, казалось, не дышала. Стоя в ногах кровати, Лазар стал снова приглушенно рыдать.

— Боюсь, что ребенок мертв. Скорее перевяжите пуповину, — прошептал доктор.

Новорожденный не издал похожего на мяуканье резкого крика, сопровождаемого глухим бульканьем, которое свидетельствует о том, что воздух входит в легкие. Он был иссиня-черный, местами мертвенно-бледный, чересчур маленький для восьмимесячного, с огромной головой.

Госпожа Булан быстро отрезала и перевязала пуповину, выпустив из нее немного крови. Ребенок по-прежнему не дышал, биения сердца не было слышно.

— С ним кончено, — заявил Казенов. — Можно было бы попытаться растереть его, сделать искусственное дыхание, но думаю, это ни к чему не приведет… Прежде всего я должен позаботиться о матери, она в этом нуждается.

Полина выслушала доктора и сказала:

— Дайте-ка мне ребенка. Попробую… Если он не начнет дышать, значит я выдохлась.

И она унесла младенца в соседнюю комнату, захватив бутылку с водкой и пеленки.

Новые схватки, но гораздо более слабые, вывели Луизу из оцепенения. Это были последние боли при разрешении от бремени. Пока доктор помогал выйти последу, таща его за пуповину, акушерка приподняла Луизу, чтобы сменить белье, которое снова намокло от сильного кровотечения. Потом вдвоем они уложили ее, обмыли ноги, обернули, их простыней, забинтовали живот широким куском холста. Доктор все еще опасался нового кровотечения, хотя и убедился, что последа внутри не осталось, а потеря крови была более или менее нормальной. Послед и оболочки вышли полностью, но слабость роженицы, — она вся была в холодном поту, — внушала ему тревогу. Луиза уже не двигалась, она лежала бледная, как воск, накрытая простыней до подбородка и словно придавленная одеялами, которые совсем не грели ее.