Собрание сочинений. Т. 9.

Прошла неделя. В первый же вечер после ужасной сцены, когда Полина снова оказалась за столом в обществе тетки и кузена, каждый старался вести себя как ни в чем не бывало. Никто не позволил себе ни единого намека, казалось, между ними ничего не произошло. Семья продолжала жить по-прежнему, возобновились привычные пожелания доброго утра и спокойной ночи, небрежные поцелуи при встрече, но когда кресло Шанто наконец подкатили к столу, все вздохнули с облегчением. Теперь колени его совсем одеревенели, и он не мог больше вставать. Однако это не мешало ему наслаждаться относительным покоем, боли прекратились, и он так эгоистично предавался своему блаженству, что его уже не трогали ни радости, ни горести близких. Когда г-жа Шанто решилась заговорить с ним о внезапном отъезде Луизы, он попросил не рассказывать ему никаких неприятностей. Полина, с той поры как она перестала быть прикованной к постели дяди, пыталась заняться делом, но ей не удавалось скрыть свои страдания. Особенно тягостно бывало по вечерам, среди кажущегося привычного покоя остро ощущалась неловкость. С виду все оставалось по-прежнему — те же хлопоты, те же мелкие повседневные дела, но в словах, в нервных жестах, даже в самом молчании чувствовался внутренний разлад, кровоточащая рана, о которой не говорили, но которая становилась все глубже и глубже.

Вначале Лазар презирал себя. Моральное превосходство Полины, такой прямой, такой справедливой, вызывало в нем стыд и гнев. Почему у него не хватило мужества откровенно признаться во всем, попросить у нее прощения? Он должен был сам рассказать ей об этой истории, о своем внезапном увлечении, о чарах кокетливой женщины, которая вскружила ему голову. Полина умела широко мыслить, она поняла бы все. Но непреодолимое смущение мешало ему, он боялся этого объяснения, боялся, что будет лепетать, как ребенок, и еще больше уронит себя в глазах кузины. В сущности, главную роль в его колебаниях играл страх снова солгать, так как образ Луизы по-прежнему преследовал его, особенно по ночам; он чувствовал горькое сожаление, что не овладел ею, когда держал обессилевшую девушку в объятьях и осыпал поцелуями. Лазар совершал длинные прогулки, и помимо воли ноги несли его в сторону Арроманша. Как-то вечером он подошел к дому тети Леони и стал бродить вокруг забора, но, услышав стук закрываемой ставни, обратился в бегство, пристыженный тем, что чуть было не совершил подлость. Это сознание своей низости еще усиливало его робость, он бичевал себя, но не в силах был преодолеть страстного желания. Ежечасно, непрерывно в нем шла борьба, никогда еще он так не страдал от своей нерешительности. У него лишь хватило порядочности избегать Полину и уберечь себя от новой гнусности, от лживых заверений. Вероятно, он еще любил ее, но дразнящий образ той, другой, постоянно стоял перед ним, затмевая прошлое, омрачая будущее.

Полина все ждала, что он придет просить прощения. Вначале сгоряча она поклялась, что никогда не простит Лазара. Но потом стала втайне страдать от того, что ей некого прощать. Почему он молчит? Чем так встревожен, почему убегает из дому, словно боится остаться с ней наедине? Она готова выслушать его, забыть все, если он проявит хоть немного раскаяния. Но он избегал объяснений. Полина ломала голову, строила одну догадку за другой и молчала из гордости. По мере того как тянулись мучительные дни, ей удалось совладать с собой, и она стала прежней энергичной, деятельной девушкой; но под этим мужественным спокойствием скрывались непрерывные страдания; по вечерам она рыдала в своей комнате, уткнувшись в подушку, чтобы заглушить всхлипывания. О свадьбе уже никто не говорил, хотя все, по-видимому, о ней думали. Приближалась осень, что же делать дальше? Никто не высказывал своего мнения, точно откладывая решение до той поры, когда все уладится и можно будет спокойно обсудить вопрос.