Лазар с некоторых пор очень нервничал. Плотники приводили его в отчаяние. Разделавшись со всеми работами, он почувствовал облегчение, словно сбросил тяжелое бремя, но его нисколько не радовало, что идея его наконец осуществлена. Лазара уже занимали другие планы, смутные планы на будущее: служба в Кане, новые проекты, которые должны прославить его. Но он по-прежнему не предпринимал ни одного серьезного шага, снова предался безделью, которое раздражало его самого, и с каждым часом становился все более вялым и нерешительным. Нервы его расшатались после глубокого потрясения, вызванного болезнью Полины, он чувствовал постоянную потребность в свежем воздухе, странное возбуждение и, словно подчиняясь властной необходимости, стремился вознаградить себя за все пережитое. Присутствие Луизы еще больше разжигало его; говоря с ним, она непременно опиралась на его плечо и кокетливо улыбалась, показывая зубки. Ее кошачья грация, ее аромат прелестной женщины, дружеская и вместе с тем волнующая непринужденность окончательно опьянили его. Он испытывал к ней болезненное влечение, хотя его и мучила совесть. С подругой детства, в материнском доме — нет, это невозможно! Врожденная порядочность сдерживала Лазара, когда он, шутя, пытался обнять Луизу и кровь приливала к его лицу. Однако в этой внутренней борьбе образ Полины никогда не вставал перед ним. Она-то об этом ничего не узнает, ведь мужья ловко обманывают жен со служанками. По ночам он придумывал всякие истории: Вероника стала совершенно несносной, ее уволили, а Луиза всего лишь молоденькая служанка, ночью он босиком крадется к ней в каморку. До чего скверно устроена жизнь! С утра до вечера он растравлял свой пессимизм, изощряясь в яростных выпадах против любви и женщин. Все зло проистекает из-за этих легкомысленных дурочек, возбуждая в мужчинах страсть, они увековечивают страдания. Любовь не что иное, как обман, эгоистический инстинкт человеческого рода, зов будущих поколений, которые хотят жить. При этом он цитировал чуть ли не всего Шопенгауэра с цинизмом, очень забавлявшим Луизу, хотя она и краснела от смущения. Постепенно Лазар влюблялся в нее все больше, из презрения к женщинам родилась настоящая страсть, и он отдался новому чувству с присущим ему пылом в вечной погоне за счастьем, которое ускользало от него.
Для Луизы это в течение долгого времени было лишь игрой, естественным кокетством. Она обожала ухаживания, комплименты, сказанные на ушко, общество приятных мужчин и тосковала, не находила себе места, как только ею переставали заниматься. Чувства Луизы еще дремали, она ограничивалась болтовней, вольностями, не выходящими за пределы светского флирта. Когда Лазар покидал ее на время, чтобы написать письмо, или погружался в обычную свою беспричинную меланхолию, она так скучала, что начинала дразнить, подзадоривать его, предпочитая опасную близость одиночеству. Но однажды она почувствовала на своей нежной шее горячее дыхание молодого человека и испугалась. Она была достаточно осведомлена, так как много лет провела в пансионе, и прекрасно понимала, что ей угрожает; с той поры Луиза жила в ожидании беды, пугающем и сладостном. Не то чтобы она этого желала или сознательно шла на такой шаг, — нет, она надеялась ускользнуть, однако не переставала рисковать, чисто по-женски черпая удовольствие в этой борьбе, в игре с огнем, — в искусстве манить и отталкивать.
Там наверху, в большой комнате, молодые люди особенно ясно чувствовали, что предоставлены самим себе. Семья, казалось, была в сговоре, все хотели их погубить; Лазара, слонявшегося без дела, томившегося одиночеством, и Луизу, взволнованную интимными подробностями, которые г-жа Шанто сообщала ей о сыне. Они уединялись наверху под предлогом, что там не так слышны крики Шанто, измученного подагрой; они сидели вдвоем, не прикасаясь к книге, не раскрывая рояля, целиком занятые друг другом, опьяненные бесконечной болтовней.
В тот день у Шанто был очень тяжелый приступ, и весь дом трепетал от криков несчастного старика. То были душераздирающие стенания, похожие на вопли животного, которое режут. Позавтракали наспех, нервная и раздраженная г-жа Шанто заявила, выбегая из столовой:
— Я не могу больше, в конце концов и я завою. Если кто-нибудь спросит меня, скажите, что я наверху, пишу… А ты, Лазар, поскорее уведи Луизу к себе в комнату. Запритесь получше, и постарайся развлечь ее. Бедняжка Луизетта, много удовольствий она у нас получает, нечего сказать!!
Слышно было, как г-жа Шанто громко хлопнула дверью, а ее сын и гостья поднялись выше.