Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы

— Откуда вам знать, как надо обращаться с такими малютками? С него ни на минутку глаз нельзя спускать.

И она рассказывала всякие страшные истории, в которых фигурировали обожженные личики, сломанные ручки и ножки, горбуны, ставшие несчастными на всю жизнь из-за небрежности родителей.

Но Валерий уже к концу первого года так и норовил взобраться куда-нибудь повыше. При виде внука, стоящего без поддержки на стуле или диване, гордого своим подвигом, у бабушки от страха подкашивались ноги. Ясно, что она вконец избаловала бы внука, но не зря Марина была педагогом: чем старше становился Валерий, тем заметнее сказывалось ее влияние на ребенка.

Так жила эта семья, к которой приехали вечером 6 ноября Ояр и Рута. Акментынь с Мариной ушли на торжественный вечер и могли задержаться до полуночи, если бы Жан Звиргзда, которого Ояру удалось еще застать дома, не побежал сообщить им о прибытии гостей. Первая, сразу же после торжественного заседания, пришла Марина. Оставив Ояра с Акментыниене, они обе с Рутой, захватив с собой Вальку, убежали в соседнюю комнату и целый час проговорили неизвестно о чем.

— Марина, да ты помолодела на пять лет, — сказала Рута.

— Я и тогда была не очень старая, — смеялась Марина. — А помнишь Урал, помнишь, как мы после госпиталя дожидались поезда, чтобы вернуться на фронт… Тогда была весна, но ты почти не улыбалась. Сердце тосковало по пропавшем друге. Ну, как вы с ним? Не деретесь?

— А вы?

— Спроси лучше Вальку. Ты что, Валюнчик, трешь глазки?

— Бай-бай…

— Хорошо, сынок, сейчас мы тебя уложим.

Тем временем Ояр беседовал с бабушкой о жизни, о международном положении.

— И чего этой Америке нужно, что она не может никак уняться, — спрашивала Акментыниене. — Что, у ихних министров в Нью-Йорке хлеба, что ли, не хватает, — не дают и не дают покоя другим государствам! Как шелудивый пес — только и ищет обо что потереться.

— Хочется весь мир в свои руки заграбастать, — ответил Ояр. — Хотят все человечество запугать атомной бомбой, потому что сами трусят. Кризис наступает, опять будет безработица и разруха, потому и ненавидят и завидуют, что у нас нет никакого кризиса. Не хочется ведь признаться, что у них устройство хуже, чем у нас. Вот и шумят.

— Или эти англичане… У самих в брюхе, как у выпотрошенной трески, а они еще про войну болтают, ужас, до чего горазды других науськивать. Разве нельзя внушить им, чтобы успокоились? Неужто позабыли, что получилось у Гитлера? Так ведь кончится и с другими, коли им вынь да положь войну.

— Обязательно, если до того дело дойдет.

— Болтают, будто Трумэн — латыш, из земгальских баптистов. Тогда и дивиться нечему, что он такой дурной. У нас в Лиепае, давно это дело было, собрались на мосту, все в белых простынях, и хотели вознестись на небеса. Ничего у них не вышло, только людей насмешили. Видать, эти американские баптисты не лучше наших.

Ояр громко рассмеялся. За разговором он не заметил, как вошли Криш Акментынь и Жан Звиргзда. Корзина в руках у Акментыня объяснила причину его задержки: встречу со старыми друзьями надо было отпраздновать честь-честью.

Когда маленького Валерия уложили спать, взрослые сели за стол, и до поздней ночи не умолкал разговор в квартире Акментыня. Пока вспоминали партизанские дни и всех старых друзей, пока рассказывали, что каждый за это время успел сделать, как жил и работал, — в городе потухли огни, шум утих и только рокот морских волн, как вздохи вселенной, звучал в ночи.

Они были удовлетворены своей жизнью, уверены в своем будущем и с глубоким, непоколебимым спокойствием, свойственным только сильным, сознающим свою силу и правоту людям, вместе со всей своей страной прислушивались к темному, хаотическому шуму, который долетал с Запада. Пусть ворчит, пусть грозит одряхлевший старый мир, нас тебе не настигнуть. Тебе суждено сгинуть с лица земли, и ты сгинешь, как записано в книге твоих судеб. А мы пойдем дальше, отряхнув твой прах со своих ног.

Звиргзда показал полученное им вчера от Савельева письмо. Савельев работал инженером на большом заводе в Кузбассе. Недавно перевез туда семью. Он не забыл никого из старых боевых товарищей, обо всех спрашивал и просил всем передать привет.

— Давайте ответим ему коллективным письмом, — предложил Акментынь. — Грех порывать старые связи, да еще такие связи. Пусть видит, что от Кузбасса до Лиепаи совсем не так далеко.

— Во всяком случае гораздо ближе, чем от Лиепаи до Швеции, — сказал Ояр.

Предложение Акментыня всем понравилось. Писала Марина, как самая сильная в русском правописании, но в конце каждый приписал еще несколько строк собственноручно. Письмо получилось солидное.

Был уже четвертый час, когда Звиргзда ушел домой. Рута легла с Мариной, а Акментыню с Ояром постелили в общей комнате на полу. И это было как нельзя более кстати: можно было поговорить еще часок. Акментынь рассказал про свою работу. На землечерпалке он больше не работал — перевели в отдел кадров управления порта.

— Послушай, Криш, когда ты успел отпустить усы? — поинтересовался Ояр.