Это случилось в субботу, накануне Октябрьских праздников. На наш завод прибыли новые станки для механического цеха, и Ян Ауструм руководил их монтажей. Мы хотели сдать эти станки в эксплуатацию до седьмого ноября, чтобы до конца года значительно превысить производственный план. Каждый вечер монтажники работали сверхурочно, а к той субботе работа настолько продвинулась, что большинство рабочих можно было отпустить домой вовремя, — на заводе осталась лишь небольшая группа во главе с Яном Ауструмом. Директор завода и главный инженер уехали в Москву к наркому согласовывать вопрос о сырье и ассортименте, а меня вызвали на какое-то вечернее совещание в ЦК партии, так что Ауструм остался на заводе за хозяина.
Часов в семь вечера, когда все рабочие и конторские служащие уже разошлись и на заводе осталась только группа Ауструма — четыре человека, в одном из цехов, рядом со складом готовой продукции, внезапно вспыхнул пожар. Несомненно, это было делом рук диверсантов, — агония старого, умирающего мира. Пожар заметили только тогда, когда пламя показалось в окнах цеха. Ауструм со своей группой немедленно бросился к месту пожара и организовал его тушение: пустили в работу огнетушители, местные пожарные краны и вызвали пожарных. Пока прибыли пожарные, пламя охватило весь цех и угрожало перекинуться на склад готовой продукции и механический цех. Из всех присутствующих, наверное, только Ауструм понимал, что означала бы гибель механического цеха. — завод вышел бы из строя на несколько месяцев. Спасти цех — означало спасти завод. Разыскав начальника пожарной команды, Ауструм заставил его сосредоточить струи брандспойтов на подходах к механическому цеху и к складу готовой продукции. Ему все время казалось, что пожарные слишком флегматично выполняют свои обязанности, хотя они делали все, что было в их силах. Сам он находился в беспрерывном движении: появлялся в самых опасных местах, голыми руками отрывал занявшиеся доски какого-то сарая, затаптывал горящие головешки. Наверное, он не чувствовал, что струйки соленого пота стекали по его щекам и шее и, смешиваясь с золой и сажей, совершенно измазали его лицо.
Спустя полчаса после начала пожара, когда пламя бушевало с наибольшей силой, прибежал дежурный заводоуправления и сообщил Ауструму, что его вызывают к телефону.
— Пусть позвонят позже! — отмахнулся Ауструм. — Вы же видите, что творится.
Дежурный ушел, а Ауструм продолжал тушить пожар. Пламя стало убывать, и главный очаг пожара — деревянная конструкция крыши цеха, крытая толем, рухнула, взметнув при этом вверх громадный вихрящийся столб искр. В эти минуты надо было проявить особую бдительность, чтобы заметить каждый маленький очажок огня на окружающих зданиях, вызванный падающими искрами.
В этот момент снова прибежал дежурный из конторы и, схватив Ауструма за рукав, до тех пор тряс его, пока Ауструм не обратил на него внимания.
— Ну, что опять? — спросил он.
— Вам звонят из дому, — взволнованно выкрикнул дежурный, стараясь перекричать шум пожара. — Весьма срочное и важное дело. Обязательно подойдите к аппарату.
— Сейчас нельзя! — крикнул в ответ ему Ауструм. — Пусть подождут. Позже я сам позвоню. И вообще, пока не потушен пожар, не дергайте меня.
Дежурный хотел еще что-то сказать, но Ауструм не стал его слушать. Тогда дежурный, смущенный и недовольный, вернулся обратно в контору.
Через час им удалось окончательно обуздать стихию. Пламя потухло, в сгоревшем цехе еще тлели угли и догорали отдельные куски стропил. Пожарные заливали водой эти маленькие очаги пожара, пока и их не погасили. Только тогда Ауструм пошел в заводоуправление и позвонил домой. К аппарату подошла его старушка мать. Узнав голос сына, она заплакала.
— Янит, случилось большое несчастье… Андрит на улице попал под машину. Час тому назад его увезли в больницу. Навряд ли выживет. Всё ждали тебя…
— Где Анна? — спросил Ауструм.
Дежурный с удивлением взглянул на него — таким чужим и изменившимся стал голос Ауструма.
— В больнице… У Андрита… — продолжала всхлипывать мать.
— Я сейчас же иду к ним… — сказал Ауструм и положил трубку…
Четверть часа спустя он был уже в больнице. С большим трудом ему удалось выяснить, в каком корпусе находится его сын, еще больших усилий стоило найти палату и заставить дежурного врача впустить его таким, каким он был в это время — грязным от работы и тушения пожара. Следующие полчаса он, точно немой, просидел у смертного ложа сына, держа в своей руке его маленькую, уже похолодевшую ручку и всматриваясь в его личико с такой лаской и болью, как будто все то, что перенес Андрит, повторялось сейчас в его собственном существе. Жена сидела по другую сторону кроватки и всхлипывала, сдерживая рыдания. Ауструм, не глядя на нее, по временам произносил какие-то слова утешения.
Он опоздал на полчаса. Но он знал: если бы там, во время пожара, ему сказали, что произошло, даже и тогда он не пришел бы раньше. Все равно Андрит умер бы, не дождавшись своего папы.
Через некоторое время он встал, погладил еще раз холодное личико сына и сказал жене:
— Пойдем домой, Анна…