Днем довольно сильно пригревало апрельское солнце, поэтому вечер казался особенно прохладным. Бандиты зябко кутались в пальто, ватники и брезентовые плащи. Эдит была в брюках и резиновых сапогах. Сев поодаль, она прислушивалась к разговору, но сама в нем участия не принимала. Два бандита на всякий случай стояли на посту возле дороги. Время тянулось медленно. Все уже думали, что скоро полночь, а когда Герман взглянул на часы, оказалось, что прошел всего час с четвертью.
— Нервы, нервы, — пробормотал он. — Еще одна ночь страхов и тревог, а там можно и отдохнуть.
Будущую жизнь на Готланде или в Швеции Вилде представлял очень туманно. Чем они будут заниматься, на что будут жить, каково будет их общественное положение — об этом он не думал. Ему казалось, что там его ждут с нетерпением и примут как многострадального героя.
«Мы нужны. Без нас никакие перемены в Латвии немыслимы. Мы — авангард, мы — важный резерв в любом политическом заговоре против Советского Союза».
В темноте кашлянула женщина. Герман посмотрел в ту сторону, и его мысли приняли другое направление. Он представил себе такую картину: моторка с восемью беглецами идет по морю, она уже на полпути между Латвией и Готландом. Вокруг безбрежная морская даль, и ни одной лодки, ни одного парохода, только одинокая чайка качается на волнах. Можно говорить полным голосом, кричать, смеяться, вопить, делать все, что вздумается — никто не увидит и не услышит. Герман Вилде соберет шестерых мужчин на носу лодки. «Эта женщина, — скажет он своим сообщникам, — наделила вас всех страшной болезнью, от которой вам, может быть, никогда не удастся вылечиться. Вы должны отомстить ей, наказать ее. А наказание может быть лишь одно — смерть. Выбросить ее за борт!» И все бросятся к Эдит Ланке, схватят ее за руки и за ноги… Она будет царапаться, кусаться, вырываться, но это не поможет. Ее раскачают и выбросят в море. Моторка по-прежнему будет продолжать свой путь на запад, а над волнами еще несколько раз покажется голова Эдит, она будет отчаянно бороться за несколько лишних мгновений жизни.
Только потому и взял ее с собой Вилде. После стычки в землянке он стал держаться с Эдит по-прежнему, чтобы не возбудить подозрений.
— Герман, — полушепотом позвала Эдит, — дай папиросу, очень курить хочется. Не бойся — с дороги не увидят. Я — под плащом.
Он достал из кармана портсигар и протянул ей. Чиркнула спичка, на мгновенье осветив маленький уголок чащи: черные стволы деревьев, неподвижные скорчившиеся фигуры людей, которые походили на больших дремлющих птиц, высохший мох под ногами. И снова мрак сомкнулся над чащей, все вокруг стало черно, и в тишине можно было расслышать, как вдохнула Эдит дым папиросы.
Через некоторое время послышался отдаленный, неясный еще гул мотора.
— Едут, — прошептал Долговязый. — Это, должно быть, наши.
— Оставайтесь на местах! — тихо приказал Герман, заметив, что некоторые зашевелились. — Если это наша, то мимо не проедет.
На повороте дороги на землю упал желтоватый световой полукруг, затем показались два сверкающих глаза, и в первый миг всем почудилось, что из этих глаз во все стороны рассыпаются снопы потрескивающих искр. Шагах в десяти от километрового столба машина остановилась. Фары светились еще несколько секунд, затем потухли, и тьма стала еще гуще и чернее.
Бандиты по одному вышли на дорогу. Вилде поговорил с шофером и велел остальным бандитам садиться.
— Скорей, скорей, — торопил он.
Уселись за одну минуту. Проверив, все ли в машине, Вилде сел рядом с шофером, и мотор заработал. Вскоре они выбрались из леса, и почти час машина ехала полем, минуя поселки, крестьянские хутора, — старинные барские усадьбы и церкви. Затем опять начался лес и продолжался до самого конца пути. По дороге им встретились три-четыре машины и несколько запоздалых подвод. Их ни разу не остановили. Никто не интересовался грузовой машиной, которая со скоростью тридцати километров ехала по большаку.
В тихом, пустынном месте, возле самых дюн, где росли чахлые, изуродованные ветрами и бурями сосны, машина остановилась. У огромного валуна стоял человек в брезентовом плаще и высоких резиновых сапогах. Бандиты сбились в кучку, окружив его и Германа, и, когда машина отъехала, пошли к берегу. Было слышно, как за дюнами шумело море, медленно набегали на берег волны.
— Идите смелее, — сказал проводник. — В поселке уже все спят, а патруль пограничников минут десять как прошел мимо. Вернется через час, не раньше.
— Что, моторка возле рыбачьих лодок стоит? — спросил Герман.
— Да, с самого края, немного в стороне, — ответил проводник. — В такой кромешной тьме в десяти шагах ничего не увидишь. Сначала, как только отойдем на километр от берега, подымем парус — на наше счастье сегодня дует береговик. Мотор запустим в открытом море.
— Вам лучше знать, — ответил Герман.
Они шли вдоль внешней стороны дюн примерно с километр. В одном месте, где рыбачья тропа поворачивала по ложбине между двух поросших густым кустарником дюн к морю, их неожиданно ослепила вспышка нескольких карманных фонарей.