Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

Он расшифровывал ее с такой же непринужденной легкостью, с какой монмартрский апаш прочитывает несколько знаков на понятном ему одному жаргоне, начертанных мелом на стене лавчонки в парижском предместье, в которых указывается кратко и ясно, когда удобнее придушить хозяина и где лежит шкатулка с рентой.

Инструкция, занимавшая пять страниц убористого текста пишущей машинки, сводилась для него к примитивной фразе каменного века:

«В удобную минуту съесть вместе с потрохами».

Ибо нужно повторить, что сэр Чарльз был искушенным государственным человеком. Он затянулся маниллой и прислушался к мощным ударам корабельных винтов, внимательно глядя на прекрасно проглаженные белые брюки вахтенного мичмана, видневшиеся на палубе сквозь жалюзи каютного люка.

И сказал вслух, обращаясь к этим брюкам:

— Друзья мои! Я отлично понимаю, что́ именно вам нужно! Но разрешите мне, в виде нравственного вознаграждения за гнусную пачкотню, на которую вы обрекаете меня в этой стране черномазых лодырей, облечь ее в сверкающий наряд здорового смеха. Позвольте мне разыграть ее в благородном стиле бессмертной комедии dell arte[2]. Нужно же и мне извлечь хоть крохотное удовольствие из подарка, который я должен сделать отечеству.

Сэр Чарльз сел в глубокое кресло-качалку и просидел некоторое время, устремив ясные серые глаза на малахитовую, унизанную перлами, ленту, гулко бежавшую за кормой «Беззастенчивого».

И вдруг… о, что сказали бы депутаты крайней левой?.. представитель великой морской державы опрокинулся на спину и задрыгал ногами, хохоча, как резвый школьник во время бесшабашной проделки.

Но минуту спустя он снова сидел спокойный и полный того невозмутимого достоинства, которое снискало ему всеобщее уважение сограждан.

* * *

На шестые сутки плавания в глубокой синеве горизонта протянулась легчайшая лиловая дымка.

— Имею честь доложить, сэр, — сказал старший лейтенант, поднеся руку к козырьку, — что открылся берег Итля.

Сэр Чарльз поднялся на спардек и взял у вестового бинокль.

Сиреневая дымка ширилась. Вынырнули из синевы розовые скалы, развернулись блаженные долины, усыпанные сахарными искрами вилл, дворцов и дач.

С берега лился пряный, сладковатый запах цветов и фруктов, ибо республика Итль была благословенным субтропическим уголком, беззаботным, как первая улыбка ребенка.

Близились осененные шатрами платанов здания Порто-Бланко, столицы Итля.

Из моря высунулся, как протянутая для привета рука, узкий мол с маяком на конце, промелькнули угрюмые стены фортов на скалах, прикрывающих вход в голубую лагуну.

И, одновременно с грохотанием рухнувших якорей, с кораблей эскадры генерала Орпингтона грянул салют в двадцать один выстрел, знак уважения национальному знамени Итля, шелковое полотнище которого взвевал благоуханный ветерок на парапете форта.

Флаг был двух цветов — ярко-зеленого и сиренево-розового.

«Цвет надежды и цвет мечтательной меланхолии, — подумал сэр Чарльз, отправляясь в каюту надеть парадный мундир, — это совсем неплохо для веселого начала».

Глава вторая ПРЕЗИДЕНТ И НАЦИЯ

Самым ярким, самым ослепительным пятном на залитой полуденным зноем террасе была огненно-оранжевая лента, перерезавшая фрак президента от плеча к бедру. Концы ленты были собраны в розетку, и на розетке переливалась кровяными пламенами рубинов орденская звезда.

Это была звезда первой степени ордена Демократической Свободы.

Президент сам выбирал цвет ленты и три недели совещался с художниками о рисунке звезды. Наконец остановились на идее, которая была дана президентом же. В центре звезды, на круглом финифтяном лазурном поле, молодой Самсон раздирал пасть поверженного льва, изображавшего тиранию.

Звезда имела пять лучей, долженствовавших символизировать пять свобод: свободу печати, собраний, союзов, совести… и свободу вообще.

Когда один тайный недоброжелатель попытался указать главе республики, что самозванное правительство Ассора также избрало своей эмблемой пятиконечную звезду, президент пожал плечами и ответил со снисходительным презрением:

— Ну и что же? У них это просто бессмысленная звезда, а у нас каждый луч имеет демократическое значение. И потом вообще легче всего заниматься безответственной критикой.

Немедленно по утверждении статута парламентом последний преподнес президенту, в ознаменование его гражданских доблестей, первую степень нового ордена, в торжественной обстановке, с речами представителей всех парламентских группировок, музыкой и великолепным фейерверком.

С момента получения ордена президент не снимал фрака даже в домашней обстановке. И злые языки утверждали, что, следуя мудрому закону великого Тимура, господин Аткин решил носить верхнее платье до тех пор, пока оно, за ветхостью, не спадет само с его плотного торса.

Эти рассказы были уже явным преувеличением, но за достоверность одного факта ручалась камеристка президентши.