Собрание сочинений. Т. 3. Буря

Что же предстояло делать Жубуру? На торфоразработках было несколько сот человек, и, как это ни парадоксально, большинство были люди интеллигентных профессий. По отношению к ним бесчеловечность существующего строя проявлялась в самой издевательской форме. Правительственная клика умышленно вела к деклассированию целую общественную группу, последовательными мерами создавая для нее невыносимые условия существования. Нельзя было допустить, чтобы эти люди морально опускались или гибли, подобно Арии Селис или Яну Бридиню. Тлевшие в их сердцах искры недовольства надо было раздуть в мощное пламя борьбы. Многие из них созрели для того, чтобы по-новому осмыслить жизнь. С этими людьми надо было разговаривать, помочь им выйти на верный путь.

Действовать, разумеется, надо было осторожно. Можно было не сомневаться в том, что в каждый барак заслан шпик, который прислушивается к разговорам, следит за настроениями и передает свои наблюдения куда следует. Но каждый такой шпик в конце концов неизменно разоблачал себя; к тому же политическая полиция не имела возможности держать на болоте свои «квалифицированные силы», — они предназначались для более важных мест.

— В вашем бараке есть один тип, Баунис, — предупредила Айя Жубура. — Про него точно известно, что он шпик. У нас в бараке тоже имеется их агент, какая-то девица из Камеры труда. Но, когда надо, мы ее живо обводим вокруг пальца.

Итак Жубуру предстояло познакомиться поближе с людьми, и, если бы он нашел подходящую почву, можно было бы при случае то подбросить листовку, то всунуть в газету что-нибудь из нелегальных брошюрок, то проверить кое-кого в небольших, не особенно рискованных по теме беседах. Если не разболтают — в следующий раз можно поговорить смелее. Только так — терпеливо, незаметно, не спеша — можно было готовить кадры будущих бойцов революции.

Ночь уже наступила. Молодой месяц разливал холодный свет над светлым от росы лугом. Вдали чуть поблескивал крест на церковной башне. По шоссе с шумом пронесся грузовик, отбрасывая далеко вперед снопы желтого света.

Айя и Жубур поднялись и медленным шагом направились к рабочему лагерю.

Не все еще спали; из рощи, с луга доносились иногда негромкие голоса: там прогуливался кое-кто из молодежи.

— Хорошо, что мы не одни, — сказала Айя. — Меньше будут обращать внимания.

Айя немного рассказала и о себе. Ничего необычного в ее биографии не было. Рабочая семья, нужда, ранняя самостоятельность, образование, полученное ценою лишении и жертв всей семьи. Примечательным путь Айи был лишь в одном отношении — она выросла в семье революционеров. И родители и брат — все они, хоть и в разной степени, были участниками борьбы за освобождение народа. Мать последнее время работала на лесопилке, отец — на сплаве. Брат Петер уже четвертый год находился в тюрьме, и до отбытия срока ему осталось целых шесть лет. А ему всего-то было двадцать шесть.

— Вот что, — сказала Айя, когда впереди уже стали вырисовываться серые строения бараков. — Ничего, если я вас буду называть просто Карлом? И потом лучше бы без этого «вы»…

— Идет. Значит, и ты не обидишься, если я буду называть тебя Айей?

— Вот и ладно, — улыбнулась Аня. — Только нам пока нельзя называть друг друга товарищами. Привыкнешь, забудешься, а потом неприятностей не оберешься. Ну, мне сюда сворачивать. Покойной ночи, Карл.

— До свиданья, Айя.

В бараке никто не заметил, когда вернулся Жубур.

7

За неделю они встретились еще два раза. В четверг вечером Айя спросила Жубура, не нужно ли ему привезти что-нибудь из Риги.

— Я завтра еду на свидание к брату в центральную тюрьму. Дома некому пойти отнести передачу: мать эту неделю работает в дневную смену, отец сейчас на сплаве — где-то под Огре.

Жубур попросил привезти общую тетрадь и кое-что из книг.

На другой день Айя чуть свет двинулась в путь: до станции было семь километров, а поезд приходил в восемь часов. В девять она уже была в Риге, а еще через полчаса — в Чиекуркалне, у себя дома, где ее ждала приготовленная матерью корзина с провизией для Петера.

У ворот тюрьмы стояла длинная очередь; Айя заняла в ней место. Большинство лиц она видела здесь много раз; некоторых людей она знала и раньше, с иными познакомилась во время многочасовых стояний в этой очереди. Почти всех их связывала общность судеб, о которой говорилось мало, но которая подразумевалась сама собой.

Были там седые матери, чьи сыновья и дочери томились за этими серыми непроницаемыми стенами. Урывая у себя последний кусок, они каждую пятницу приходили сюда с корзиночками провизии и долгие часы выстаивали у ворот и под летним солнцем и под осенним дождем, и в слякоть и в мороз, поддерживаемые одним чувством, одной мыслью — надо выстоять до конца, дождаться дня свободы.