Собрание сочинений. т.2. Повести и рассказы

Митчелл увидел, как повернулись на его голос все в палатке. Затем игравшие неожиданно смешали косточки и окружили человека в пегой кухлянке, стоявшего с листком в руках.

Митчелл с любопытством следил за происходящим, не понимая слов, но чувствуя, что происходит нечто не совсем обычное.

Человек в пегой кухлянке, видимо, читал вслух с листка, и люди напряженно-внимательно слушали. Потом читавший положил листок на ящик, засунул руки в карманы кухлянки и заговорил. Говорил он довольно долго, и слова его лишь изредка прерывались одобрительными возгласами.

Когда он кончил, люди в палатке гулко захлопали в ладоши и заулыбались, переговариваясь.

Питу очень хотелось понять, в чем дело, но происходящее было слишком сложно, он не мог разобраться.

Недалеко от него, скрестив руки на коленях, на нарах сидел старик профессор. Веселые живчики печного огня метались в расколотом звездой стекле его очков. Полный любопытства, Пит вытянул руку и осторожно коснулся костлявой кисти профессора.

— Прошу извинения, сэр, — сказал он, — мне очень интересно, о чем говорил тот человек. Что-нибудь случилось?

Профессор повернулся к Питу и рассеянно поглядел на него.

— Ничего особенного не произошло, — сказал он, — совершенно обычное дело. Состоялось общее собрание команды.

— Я это понимаю, — пояснил Пит, — но по какому поводу собрание и о чем здесь говорили?

Профессор раскурил трубку и пыхнул на Пита теплым дымком.

— Если вас это интересует — пожалуйста. В сегодняшней сводке радионовостей радист принял сообщение из нашей страны о подавлении революционного восстания в Боливии…

— Восстание в Боливии, — поразился Пит, — но какое отношение имеет восстание в Боливии к команде, находящейся на льдине?

Профессор усмехнулся.

— Как бы это вам разъяснить? — произнес он раздумчиво. — Дело в том, что для нас это совершенно естественная связь. Восстание в Боливии так же волнует нас, как волнуют события, происходящие на нашей земле. Это интернациональная солидарность.

— Я это понимаю, — возразил Пит, — но мне хотелось бы знать, что именно говорили здесь о восстании в Боливии?

— Очень просто, — ответил профессор, — вот этот товарищ в пегой кухлянке, он партийный организатор нашей ячейки. И он сообщал товарищам подробности о восстании. Весь месяц в Боливии шли жестокие бои между правительством генерала Охеда и восставшими крестьянами и рабочими. Сначала восставшие имели успех и захватили несколько городов, но затем генерал Охеда обратился за помощью к правительствам Перу и Аргентины. Началась интервенция, и с помощью чужих войск восстание было жесточайше раздавлено. Тысячи повстанцев расстреляны пулеметами. Их семьи выброшены на улицу, жилища разрушены. Международная организация помощи революционерам предприняла кампанию защиты и помощи. Во всей нашей стране идут широкие сборы в пользу семей замученных повстанцев в Боливии. Вот, собственно, и все.

Митчелл помолчал, смотря в пол, словно отыскивая там ответ на свои мысли.

— Да, — сказал он, — и это понятно, но я не могу уяснить одного. Чему же тогда аплодировали ваши люди? Эти известия, насколько я понимаю, должны опечалить их, а не обрадовать.

Профессор засмеялся.

— Что вы, что вы? — сказал он. — Вы совершенно неправильно поняли. Аплодисменты относились совсем к другому. Товарищ, делавший доклад, предложил всей команде принять участие в кампании помощи. В нашей стране, на фабриках и заводах и в деревнях, принимаются решения отчислить в пользу боливийских повстанцев двухдневный заработок. Мы считаем возможным отдать больше. Мы плаваем вдали от жилых берегов уже около года, и нам некуда было тратить наш заработок. По предложению одного из товарищей, команда вынесла постановление отчислить семьям погибших революционеров недельный оклад содержания.

Пит отодвинулся от профессора и посмотрел на старика, думая, что ослышался.

— Простите, я не расслышал, вы сказали отчислить сколько?

— Недельный заработок, — спокойно подтвердил профессор. — Эти деньги команда отдает детям убитых, расстрелянных и сидящих в тюрьмах.

Пит нервно повертел головой, как будто он был в крахмальном воротничке и этот воротничок невыносимо резал ему шею.

— Но почему их так волнует судьба чужих детей, когда их собственные дети, вероятно, испытывают сейчас большую нужду? Почему они раньше не подумают о своих детях? Никто еще не знает, что случится с нами завтра и увидит ли кто-нибудь твердую землю и родные дома? Не логичнее ли было бы позаботиться о сбережениях для своих семей? Кто поможет им, если жены останутся вдовами, а дети сиротами?

Пит взволновался и, как всегда, покраснел до волос, и белые брови резко выделялись на малиновой коже. Он перебегал глазами с одного лица на другое, он всматривался в эти странные русские черты, такие простые и в то же время необъяснимо сложные.