Собрание сочинений. Т. 17.

— Друг мой! Окажите мне огромную услугу, выслушайте меня и отпустите мои прегрешения. Я богохульствовала, я совершила смертный грех. Если вы мне не поможете, я не смогу причаститься, а мне так нужны утешение, поддержка!

Молодой священник отрицательно покачал головой. Он ни за что не хотел исповедовать своего друга, единственную женщину, которую он любил и желал в цветущие, радостные годы юности. Но она настаивала.

— Умоляю вас, вы поможете моему чудесному исцелению.

Пьер уступил, она исповедалась ему в своем грехе, в кощунственном мятеже против святой девы, не услышавшей ее молитв; затем он отпустил ей ее грех, произнеся установленные слова.

Аббат Жюден уже поставил на маленький стол дароносицу и зажег две свечи, две печальные звезды в полутемной палате. Решились наконец открыть настежь оба окна, — до того невыносим стал запах больных тел и нагроможденных лохмотьев; но с маленького темного двора, похожего на изрыгающий пламя колодезь, не доносилось ни малейшего освежающего дуновения. Пьер предложил свои услуги и произнес молитву «Confiteor» [11]. Затем больничный священник в стихаре, прочитав «Misereatur» и «Indulgentiam» [12], поднял дароносицу: «Се агнец божий, очищающий от мирских грехов». Женщины, корчась от боли, с нетерпением ожидали причастия, как умирающий ждет исцеления от нового лекарства, и смиренно трижды повторили про себя: «Господи, я недостойна тебя, но скажи лишь слово, и душа моя исцелится». Аббат Жюден и Пьер стали обходить койки, на которых лежали страдалицы, а г-жа де Жонкьер и сестра Гиацинта следовали за ними, держа каждая по свече. Сестра указывала больных, которым надо причаститься, и священник нагибался, клал на язык больной облатку, не всегда удачно, и бормотал латинские слова. Больные приподнимались с блестящими, широко раскрытыми глазами; вокруг царил беспорядок. Двух женщин, крепко уснувших, пришлось разбудить. Многие в полузабытьи стонали, продолжая стонать и после причастия. В глубине комнаты хрипела больная, но ее не было видно. Тяжелое впечатление производила эта маленькая процессия в полутьме палаты, освещенной двумя желтыми языками свечей.

Словно дивное видение, появилось из тьмы восторженное лицо Марии. Гривотте, алчущей животворящего хлеба, отказали в причастии: она должна была причащаться утром в Розере, а молчаливой г-же Ветю положили облатку на черный язык, — икнув, она проглотила ее. Теперь слабое сияние свечей озаряло Марию; широко раскрытые глаза девушки, ее лицо в обрамлении белокурых волос, преображенное верой, были так прекрасны, что все залюбовались ею. Она радостно причастилась, небеса явно снизошли к ней, к молодому существу, изнуренному такой тяжкой болезнью. На секунду она задержала руки Пьера.

— О друг мой, она меня исцелит, она только что поведала мне об этом. Идите отдохните. Я буду крепко спать!

Выходя из палаты вместе с аббатом Жюденом, Пьер заметил г-жу Дезаньо, мирно уснувшую в кресле, где ее сразила усталость. Ничто не могло ее разбудить. Было половина второго ночи, а г-жа де Жонкьер и сестра Гиацинта продолжали переворачивать, мыть и перевязывать больных. Понемногу все успокоились. Теперь, когда в комнате реял чарующий образ Бернадетты, тьма не казалась такой давящей. Ликующая тень ясновидящей, завершавшей свое дело, скользила между койками, даруя каждой обездоленной и отчаявшейся в жизни крупицу небесного милосердия; и, засыпая, они видели, как она, такая же хрупкая и больная, наклоняется к ним и с улыбкой их целует.

ТРЕТИЙ ДЕНЬ

I

В прекрасное воскресное августовское утро, теплое и ясное, г-н де Герсен уже в семь часов был на ногах и совершенно одет; он лег спать в одиннадцать вечера в одной из двух комнатушек, которые ему удалось снять на четвертом этаже гостиницы Видений, на улице Грота. Проснулся он очень бодрым и тотчас же прошел в соседнюю комнату, занятую Пьером. Но священник, вернувшийся в два часа, измученный бессонницей, заснул лишь на рассвете и еще спал. Сутана, брошенная на стул, и раскиданная в беспорядке одежда говорили о его усталости и волнении.

— Ну-ка, лентяй! — весело воскликнул г-н де Герсен. — Вы что же, не слышите колокольного звона?

Пьер сразу проснулся, не соображая, как он очутился в этой тесной комнате, залитой солнцем. В открытое окно вливался ликующий перезвон колоколов, весь город радостно звенел.

— Мы никак не успеем зайти в больницу за Марией до восьми часов, ведь надо позавтракать.

— Конечно, закажите поскорее две чашки шоколада. Я встаю, мне недолго одеться.

Оставшись один, Пьер, несмотря на ломоту в теле, поспешно вскочил с кровати. Он еще мыл в тазу лицо, обливаясь холодной водой, когда вошел г-н де Герсен, которому не сиделось одному.