Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль

— Вы отлично понимаете… В прошлый раз вы меня осмотрели. Как вы думаете, протяну я еще год?

Он вопросительно смотрел на молодого человека, не давая ему отвести глаза. Рамон попытался избежать ответа, обернуть все в шутку: позволительно ли врачу задавать подобные вопросы?

— Рамон, прошу вас, будьте серьезны!

Тогда Рамон со всей искренностью ответил, что, по его мнению, Паскаль вполне может надеяться еще на год жизни. Он обосновал свое мнение тем, что склероз сердца у Паскаля не слишком далеко зашел, а остальные органы вполне здоровы. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов непредвиденного, неизвестного, ведь всегда возможна какая-нибудь случайность. И оба начали обсуждать болезнь с таким спокойствием, словно были на консилиуме у постели больного; они взвешивали «за» и «против», приводя каждый свои доводы, определяли роковой исход на основе наиболее достоверных и типичных симптомов.

Паскаль обрел свое обычное хладнокровие и вновь отрешился от самого себя, будто речь шла не о нем.

— Да, — пробормотал он наконец, — вы правы. Я могу прожить еще год… Видите ли, друг мой, я хотел бы прожить еще два года, безумно хотел бы, какое это было бы блаженство! — И, отдавшись мечтам о будущем, он добавил: — Ребенок родится к концу мая… Если бы протянуть до того, как он немного подрастет, скажем, до того, как ему исполнится полтора года, двадцать месяцев, не больше. Пусть встанет на ножки, сделает первые шаги… Многого я не прошу, только бы увидеть, как он начнет ходить, а после, боже мой, после…

И он махнул рукой. Затем, увлеченный обманчивой надеждой, произнес:

— Два года — это не так уж невозможно. Я наблюдал любопытнейший случай, тележник из предместья прожил четыре года, опровергнув все мои предположения… Два года, я проживу два года, должен их прожить!

Рамон опустил голову и больше не отвечал. Он был смущен, чувствуя, что проявил слишком большой оптимизм; радость учителя была для него мучительна, словно возбуждение, овладевшее этим столь уравновешенным человеком, предвещало смутную, но грозную опасность.

— Вы ведь хотели, чтобы я тотчас отправил телеграмму?

— Да, да, поторопитесь, милый Рамон, и приходите послезавтра. Она уже будет здесь, и я хочу, чтобы вы обняли нас обоих.

День тянулся очень долго. Ночью Паскаль едва успел задремать после счастливых бессонных часов, полных надежд и грез, как в четыре часа он внезапно проснулся от жестокого приступа. Ему казалось, будто ужасная тяжесть, весь дом навалился ему на грудь и с силой расплющил ее; он не мог дышать, боль распространилась до плеч, до шеи, парализовала левую руку. Впрочем, сознание оставалось совершенно ясным, Паскалю казалось, что сердце останавливается, что жизнь вот-вот оборвется в этих безжалостных тисках. Но до наступления острого момента приступа у него хватило Сил подняться и стукнуть палкой об пол, чтобы вызвать Мартину. Потом он снова упал на кровать, обливаясь холодным потом, и уже не мог больше ни двигаться, ни говорить.

К счастью, Мартина услышала его призыв благодаря полной тишине, стоявшей в пустом доме. Она оделась, закуталась в платок и быстро поднялась наверх со свечой в руке. Было еще темно, ночь не успела смениться рассветом. Увидя хозяина, у которого жили одни глаза, зубы были стиснуты, язык одеревенел, лицо исказилось мукой, она перепугалась и с криком подбежала к кровати:

— Боже мой! Боже! Сударь, что с вами? Ответьте мне, сударь! Не пугайте меня!

Паскаль задыхался все сильнее, никак не мог перевести дух. Затем мало-помалу тиски, сжимавшие его грудь, разжались, и он прошептал чуть слышно:

— Пять тысяч франков в секретере принадлежат Клотильде. Скажите ей, с нотариусом все улажено, у нее будет на что жить…

Мартина, которая удивленно слушала его, была сбита с толку и, не зная еще о хороших вестях, принесенных Рамоном, покаялась в своем обмане.

— Сударь, простите меня, я солгала. Лгать дальше было бы дурно. Увидев, как вы одиноки и несчастны, я затронула свои сбережения.

— Бедняжка! И вы решились на это!

— Я все же немного надеялась, сударь, что вы когда-нибудь вернете мне долг.

Приступ проходил, Паскаль уже мог повернуть голову и взглянуть на Мартину. Он был поражен и растроган. Что произошло в сердце скупой старой девы, которая целых тридцать лет жадно копила деньги, никогда не брала из них ни гроша ни для других, ни для себя? Он все еще не понимал, ему просто захотелось поблагодарить ее, проявить к ней доброту.

— Вы — славная женщина, Мартина! Все ваши деньги будут вам возвращены… Я полагаю, что скоро умру…

Она не дала ему договорить, протестуя всем существом, негодующе крича:

— Умереть! Вам… сударь! Умереть раньше меня! Я не хочу, я сделаю все, я не дам вам умереть!

Служанка упала на колени перед кроватью, исступленно обхватила Паскаля, стала ощупывать его тело, чтобы понять, где притаилась болезнь, она цеплялась за него в надежде, что никто не посмеет отнять у нее обожаемого хозяина.