Собрание сочинений. Т. 14. Деньги

Всю дорогу от Неаполитанского городка до Дома трудолюбия, находящегося на бульваре Бино, Виктор односложно отвечал на вопросы Каролины, пожирая горящими глазами дорогу, широкие улицы, прохожих и роскошные дома. Он не умел писать, с трудом читал, потому что всегда убегал из школы, предпочитая пропадать на укреплениях, и на лице этого рано созревшего ребенка отражались только жадные инстинкты, свойственные его роду, алчное стремление насладиться как можно скорее, еще усилившееся от нищеты и ужасающих примеров, среди которых он рос. На бульваре Бино его глаза, похожие на глаза звереныша, заблестели еще больше, когда, выйдя из фиакра, он шел через центральный двор, окруженный справа и слева флигелями для мальчиков и девочек. Он уже обшарил взглядом широкие площадки, обсаженные прекрасными деревьями, кухни, облицованные фаянсом, из открытых окон которых доносился запах жареного мяса, столовые, отделанные мрамором, длинные и высокие, как нефы церквей, всю эту царскую роскошь, которой княгиня хотела одарить бедных, упорно стремясь вернуть то, что награбил ее муж. Его привели в глубину двора, в корпус, занятый администрацией, он переходил из отдела в отдел для исполнения обычных формальностей, полагающихся при приеме, и его новые башмаки громко стучали вдоль бесконечных коридоров, по широким лестницам с вестибюлями, полными света и воздуха, расписанными, точно во дворце. Ноздри у него раздувались: ведь все это будет принадлежать ему.

Но Каролина, снова спустившись в первый этаж, чтобы подписать какую-то бумагу, прошла с ним еще через один коридор и подвела к застекленной двери, за которой мальчики его лет, стоя у станка, изучали столярное дело.

— Видишь, дружок, здесь все работают, потому что нужно работать, если хочешь быть здоровым и счастливым… По вечерам здесь учатся. Надеюсь, ты будешь умницей и будешь учиться хорошо… От тебя самого зависит твое будущее, такое будущее, о каком ты никогда и не мечтал.

На лбу Виктора образовалась мрачная складка. Он не ответил, он рыскал своим волчьим взглядом по сторонам, бросая на окружающую роскошь косые взгляды завистливого бандита: обладать всем этим, не приложив труда, завоевать все, насытиться всем, пустив в ход ногти и зубы. И с этой минуты он стал бунтарем, узником, который мечтает только о краже и побеге.

— Теперь все оформлено, — продолжала Каролина. — Сейчас мы поднимемся в ванную.

Каждый новичок при поступлении должен был принять ванну; ванные комнаты помещались наверху, возле лазарета, который состоял из двух небольших палат — для мальчиков и для девочек; рядом была бельевая. Здесь, в этой роскошной бельевой, облицованной лакированным кленом, с глубокими шкафами в три яруса, в этом образцовом лазарете, светлом, белом, без единого пятнышка, веселом и чистом, как само здоровье, царили шесть сестер милосердия. Часто дамы из инспекционного совета проводили здесь часок после полудня, не столько для контроля, сколько для того, чтобы своим усердием подать пример другим.

В этот день в комнате, разделявшей обе палаты, как раз находилась графиня де Бовилье со своей дочерью Алисой. Она часто приводила ее сюда, чтобы развлечь ее и дать возможность заняться приятной благотворительностью. Сегодня Алиса помогала одной из сестер намазывать варенье на хлеб для двух выздоравливающих девочек, — им было разрешено сладкое.

— Ах, — сказала графиня при виде Виктора, которого посадили здесь в ожидании ванны, — вот новичок.

Обычно она была церемонна по отношению к Каролине, при встречах только слегка кивала ей головой, никогда не заговаривала с ней, очевидно не желая завязывать добрососедские отношения. Но деятельная доброта, с которой Каролина отнеслась к приведенному ею мальчику, вероятно, тронула графиню и заставила ее нарушить обычную сдержанность. И они стали беседовать вполголоса.

— Если бы вы знали, сударыня, из какого ада я его извлекла. Я прошу вас быть к нему снисходительной, как просила всех здешних служащих.

— Есть у него родители? Вы их знаете?

— Нет, его мать умерла… У него нет никого, кроме меня.

— Бедный мальчуган!.. Ах, сколько на свете горя!

Виктор между тем, не отрываясь, смотрел на бутерброды. Глаза его зажглись свирепым вожделением, и с варенья, которое Алиса намазывала ножом, его взгляд перебежал на ее худенькие белые руки, на слишком тонкую шею, на всю ее фигуру тщедушной девственницы, чахнущей в напрасном ожидании замужества. Ах, если бы здесь больше никого не было, как бы он отбросил ее к стене, ударив как следует головой в живот, чтобы отнять у нее бутерброды! Но девушка заметила алчное выражение его глаз и, взглядом спросив разрешения у монахини, спросила:

— Ты голоден, дружок?

— Да.

— И не отказался бы от варенья?

— Нет.

— Сделать тебе два бутерброда? Ты съешь их после ванны.

— Да.

— Побольше варенья, а хлеба поменьше, правда?

— Да.

Она смеялась, шутила, но он оставался серьезным и алчными глазами пожирал и ее и бутерброды.