Собрание сочинений. Т.13.

— Но, — пылко воскликнул Денизе, — председатель мог и сам придумать версию об этой депеше, чтобы объяснить свой внезапный отъезд супругам Рубо. По их собственному свидетельству, он предполагал поехать только на другой день; и вот, очутившись в одном поезде с ними и, видимо, не желая открывать истинную причину своего отъезда, которая, кстати, неизвестна и нам, он придумал историю с телеграммой… Вообще же это не важно, это ни к чему не ведет.

Вновь наступило молчание. Когда следователь опять заговорил, внешне он был совершенно спокоен, но крайне осторожно подбирал выражения:

— Сейчас, сударыня, я приступаю к весьма деликатному предмету и потому прошу извинить характер моих вопросов. Никто более меня не уважает память вашего брата… Ведь разное толковали, не правда ли? Говорили, будто у него были любовницы.

Госпожа Боннеон снова заулыбалась с присущей ей бесконечной терпимостью:

— О любезный господин Денизе, это в его-то возрасте!.. Брат мой рано овдовел, и я никогда не считала себя вправе находить дурным то, что ему представлялось хорошим. Он жил, как ему нравилось, а я не позволяла себе ни во что вмешиваться. Одно только я знаю — он никогда не ронял своего достоинства и до самого конца оставался человеком из высшего общества.

Берта, негодуя, что при ней говорят о любовницах отца, потупила взор; ее супруг, также смущенный, отошел к окну и повернулся спиной к беседующим.

— Извините мою настойчивость, — продолжал следователь. — А что за история произошла с вашей молоденькой горничной?

— Ах да, с Луизеттой… Но, любезный господин Денизе, ведь то была порочная девчонка, которая в четырнадцать лет уже спуталась с каким-то рецидивистом.

Ее смерть хотели обратить во вред моему брату. Это просто низость, я вам сейчас все расскажу.

Без сомнения, она была по-своему чистосердечна. Хотя г-жа Боннеон знала о наклонностях председателя суда и его трагическая смерть не слишком ее поразила, однако она считала необходимым защитить добрую репутацию семьи. К тому же, понимая, что ее покойный брат стремился, по-видимому, овладеть злосчастной Луизеттой, она одновременно считала, что девочка уже была глубоко порочна.

— Вы только представьте себе девчушку, такую миниатюрную, такую хрупкую, белокурую и розовенькую, как ангелочек, да к тому же кроткую и послушную, этакую невинную крошку, которой любой священник отпустил бы грехи без исповеди… Так вот, ей еще и четырнадцати не было, когда она сделалась подружкой некоего каменолома по имени Кабюш, свирепого малого, который незадолго перед тем просидел пять лет в тюрьме за то, что убил кого-то в кабаке. Он жил, как дикарь, на опушке Бекурского леса, в лачуге, сложенной из стволов, обмазанных глиной, — она досталась ему после отца, умершего с горя. Кабюш этот упрямо трудился в полузаброшенных каменоломнях, где, если не ошибаюсь, некогда добывали камни, из которых построена добрая половина Руана. Вот в это логово девчонка и ходила к своему оборотню; он наводил такой страх на всю округу, что жил совершенно один, точно зачумленный. Нередко их встречали вдвоем: взявшись за руки, они бродили по лесу — миниатюрная крошка и огромный звероподобный детина. Словом, уму непостижимый разврат… Натурально, я узнала обо всем только позднее. Ведь я взяла к себе в дом Луизетту почти из милосердия, по доброте сердечной. Ее родные, эти Мизары, последние бедняки, и словечком не обмолвились о том, что, сколько они ни колотили девчонку, она все-таки убегала к своему Кабюшу, если только ее не запирали… Тогда-то и случилась беда. У моего брата в Дуанвиле не было своих слуг. Луизетта и еще одна женщина прибирали в стоявшем в отдалении флигеле, который он занимал. Однажды утром девочка отправилась туда одна и после этого исчезла. По-моему, она уже давно подготовляла свой побег, быть может, сердечный друг где-то поджидал ее и увел к себе… Но самое страшное началось потом — дней через пять распространился слух о смерти Луизетты, в подробностях рассказывали о том, будто мой брат пытался ее изнасиловать и при таких чудовищных обстоятельствах, что, обезумев от ужаса, девочка кинулась к своему Кабюшу и, как рассказывали, умерла там от горячки. Что ж произошло в действительности? Ходило столько толков, что трудно сказать. Со своей стороны я полагаю, что Луизетта, и в самом деле погибшая от злокачественной лихорадки, как определил врач, стала жертвой собственной неосторожности: ночи, проведенные под открытым небом, привычка бродить по болотам… Не правда ли, любезный господин Денизе, вы не допускаете мысли, будто брат мог истерзать девчонку? Это гнусно, это невозможно.

Судебный следователь внимательно выслушал рассказ, не выказав ни одобрения, ни осуждения. И г-жа Боннеон слегка смешалась, не зная, чем закончить; потом она решилась:

— Господи! Я вовсе не утверждаю, что брат не позволил себе какой-нибудь вольности с нею. Он любил молодость, и под его суровой внешностью скрывался веселый нрав. Предположим даже, что он ее обнял.

При этих словах целомудрие супругов Лашене возмутилось:

— Тетя! Тетушка!