Теперь все слушали Фажероля, который изображал из себя человека, истомленного успехом. Личико его было столь же лукаво, как и прежде, но прическа и борода придавали ему некоторую солидность. Он еще заходил изредка к Сандозу, но уже отдалился от компании, появлялся на бульварах, посещал кафе, редакции газет, все общественные места, где он мог завязать полезные знакомства. В стремлении переживать свой триумф обособлено была его тактика, в которой сквозила хитрая мыслишка, что для преуспеяния лучше не иметь ничего общего с этими бунтарями: ни скупщика картин, ни связей, ни привычек. Поговаривали, что он обхаживал светских женщин, не на манер грубого самца Жори, но как распутник, искусно владеющий своими страстями; он щекотал нервы разным стареющим баронессам, могущим способствовать его успеху.
Жори, движимый стремлением придать себе значимость, так как претендовал на то, что создал Фажероля, как некогда будто бы создал Клода, спросил:
— Скажи, пожалуйста, ты прочитал статью Вернье о тебе? Прибавился еще один, идущий по моим стопам!
— Подумать только, о нем уже пишут статьи! — вздохнул Магудо.
Фажероль беззаботно махнул рукой; но он исподтишка смеялся над этими бедняками, столь неловкими, упорствующими в своих заблуждениях, когда было так легко победить толпу. Не пора ли ему окончательно отринуть их, порвать с ними? Ему ведь пошла на пользу та ненависть, которую они возбуждали, именно из-за нее так хвалили его изящные картины, как бы желая этими похвалами доконать их упорное стремление творить резкие, грубые вещи.
— А ты прочитал статью Вернье? — обратился Жори к Ганьеру. — Разве он не повторяет то, что я уже сказал?
Несколько мгновений Ганьер сосредоточенно рассматривал свой стакан, отбрасывавший красные отсветы на белую скатерть, потом как бы очнулся:
— Что? Статью Вернье?
— Ну да, эту и другие статьи, которые вышли по поводу Фажероля.
Пораженный, Ганьер повернулся к Фажеролю:
— Слушай, так о тебе пишут статьи?.. Ничего об этом не знал, я их и не видел… Так, значит, о тебе пишут статьи! Почему бы это?
Все принялись хохотать как бешеные, один Фажероль смеялся нехотя, подозревая, что над ним подшутили. Но Ганьер был совершенно чистосердечен: он искренне удивлялся, что успех может выпасть на долю художника, который не знает основных законов искусства. Так у этого фокусника — успех, вот никогда бы не поверил! Где же у людей разум?
Вспышка веселья согрела обедающих. Все были давно сыты, а хозяйка все еще стремилась наполнять тарелки.
— Друг мой, будь добр, — говорила она Сандозу, очень оживленному среди всего этого шума, — протяни руку, бисквиты на буфете.
Приятели поднялись: в ожидании чая, продолжая разговаривать и дожидаясь, пока служанка уберет со стола, все стояли возле стен. Хозяева помогали служанке: Анриетта убирала солонки в ящик, Сандоз расправлял скатерть.
— Можете курить, — сказала Анриетта, — меня это нисколько не стеснит.
Фажероль увлек Клода в амбразуру окна и предложил ему сигару, от которой тот отказался.
— Да, ты ведь не куришь… Можно, я приду посмотреть, что ты привез? Очень интересные, наверное, вещи. Ты ведь знаешь, я ценю твой талант. Ты самый сильный…
Говорил Фажероль почтительно и в глубине души был искренен, поддавшись былому восхищению, неискоренимому влиянию друга, талант которого он признавал, несмотря на всю свою хитрость и расчетливость. Но его смирение осложнялось несвойственным ему смущением. Его волновало, что кумир его юности ничего не говорит о его картине. Наконец он решился и спросил дрожащими губами:
— Видел ли ты мою актрису в Салоне? Скажи откровенно, понравилась она тебе?
Клод помедлил, потом по-дружески сказал:
— Да, там есть много хорошего.
Фажероль уже негодовал на себя, зачем задал глупый вопрос; потеряв самообладание, он начал извиняться, стараясь объяснить уступки и оправдать свое заимствование. Когда он с большим трудом, в отчаянии от своей неловкости, выпутался из этого сложного переплета, то на какое-то мгновение стал прежним балагуром и до слез рассмешил всех присутствующих, даже Клода. Потом он раскланялся с хозяйкой.
— Как! Вы так скоро уходите?
— К сожалению, да, сударыня. Мой отец принимает сегодня лицо, которое выхлопатывает ему орден… А так как, по мнению отца, я один из его козырей, мне необходимо присутствовать.
Когда Фажероль ушел, Анриетта, пошептавшись с Сандозом, исчезла; слышно было, как она легко поднимается по лестнице; со времени замужества она взяла на себя уход за больной матерью Сандоза и время от времени отлучалась к ней, как это раньше делал он.