— Я считаю вас своим братом, — продолжала Жанна медленнее. — Мне хочется сделать вам признание. Ваш друг вчера написал мне снова. Ему незачем продолжать: его письма теперь бесполезны. Повторяю вам, я знаю все; эта игра становится жестокой и смешной. Скажите своему другу, чтобы он пришел… Приходите с ним.
Ее взволнованный взгляд досказал остальное: Жанна любила Жоржа.
Даниель весь, похолодел и внезапно почувствовал какое-то зловещее спокойствие. Ему почудилось, что душа его улетела, а тело все еще живет.
Не выдавая своего волнения, он беседовал с Жанной о Жорже; ему доверили роль брата, и он добросовестно ее исполнял.
Потом он вышел на улицу и направился к себе. В нем проснулся человек-зверь; его охватил страшный приступ безумия и отчаяния.
Наконец Даниель взбунтовался. Его плоть рыдала, а сердце отказывалось приносить жертву. Он не мог так просто исчезнуть. Он всегда старался быть незаметным, жил в тени, обрекая себя на молчание. Теперь ему нужна была высшая награда, он не находил в себе сил снова проявить беззаветную преданность, умереть, не заявив громко о своей нежности и о приносимой им жертве.
О боже! Как мог он так обмануться! От стыда и бешенства Даниель издевался над собой. Долгие месяцы он эгоистично наслаждался не принадлежавшей ему любовью, потерял голову, созерцая и обожая Жанну, а Жанна была занята мыслями о другом. Он снова увидел себя в маленькой голубой гостиной, изучающим лицо молодой женщины; он считал, что ее ласковые взгляды и нежные улыбки предназначены ему, и вспоминал о своих восторгах, надеждах и безграничном доверии.
Все это ложь, жестокая игра, ужасное коварство! Ласковые взгляды и нежные улыбки предназначались Жоржу; его любила Жанна, он делал ее нежной и доброй. Ведь она сказала: «Я долго размышляла и решила, что только Жорж мог мне писать и так любить меня». Даниель не существовал для нее, он был просто статистом. У него украли его преданность, украли любовь; его ограбили, ничего не оставив ему, кроме слез и одиночества.
Жанна избрала его своим наперсником, поручила ему отдать ее другому! Он должен был пережить еще и эту пытку, эту последнюю насмешку. Его считали слишком некрасивым и жалким, чтобы иметь сердце, им пользовались как послушной машиной, не подозревая даже, что эта машина сама может жить и любить.
Итак, он никогда не почувствует прелести жизни, никогда не будет любим. В эту минуту он' был далек от воспоминаний о г-же де Рион. Даниель устал от своей роли. Всегда быть братом, но никогда не быть возлюбленным, — эта мысль преследовала его.
Кризис продолжался долго. Удар был чересчур жестоким и неожиданным. Никогда бы Даниель не поверил, что Жорж и Жанна соединятся и заставят его так страдать. Во всем мире он любил только их, а они так мучили его. Еще накануне он был счастлив. Прошедший год принос те немногие радости, какие дано было ему вкусить на этом свете. Его сбросили с высоты, он разбился при падении. И теперь он говорил себе, что Жорж и Жанна собственными руками столкнули его в бездну.
Время от времени он успокаивался, затем рыдания снова начинали его душить; кипевшее в нем возмущение внушало ему жестокие мысли, мысли о преступлении. Он спрашивал себя, что ему делать. В нем неистовствовал дикий зверь и бешено метался, не зная, на кого наброситься.
Потом он испытывал острый стыд, слабел, терял силы, плакал уже не столь горькими слезами. Его плоть умолкала, и он слышал только медленное и грустное биение своего сердца, которое тихо жаловалось в ожидании, когда пройдет приступ.
Даниель задернул занавески: дневной свет был ему невыносим. Он сидел неподвижно в тишине, устремив широко открытые глаза в темноту. Он больше не плакал, нервная дрожь утихла. Постепенно он успокоился.
Кто бы мог объяснить, что произошло в душе этого человека? Даниель порвал с людьми и вознесся на небеса чистой беспредельной любви. Там, в вышине, он вновь обрел доброту и самоотверженность. Им овладела глубокая нежность; ему казалось, что его тело становится невесомым, и душа благодарила за свое освобождение. Он не рассуждая повиновался своему чувству, так как понимал, что к нему пришла настоящая любовь и совершила в нем великий переворот.
И когда этот переворот совершился, Даниель грустно улыбнулся. Он умер для всех земных страстей. Теперь, когда его плоть была побеждена, он знал, что душа не замедлит покинуть тело.
Мало-помалу образ г-жи де Рион вернулся к нему, и он почувствовал, что готов исполнить завет умершей. Его ясному, проницательному взору отчетливо представлялось все происшедшее, и сердце призывало его принести жертву.
Он встал и направился к Жоржу.
Даниель приблизился к нему с доброй улыбкой, и его рука не дрожала, пожимая руку друга. Омертвевшее тело молчало. В нем жила только душа.
Он знал, что Жорж страстно любит Жанну. Завеса упала, и Даниель понял значение множества мелких фактов, смысл которых раньше от него ускользал. Он заговорил уверенно, сдержанно и сердечно. Он решил сам убить свою любовь.
— Друг мой, — сказал он Жоржу, — я хочу доверить тебе тайну моей жизни.