Собрание сочинений. т.1.

Напротив Мениль-Ружа река, усеянная островками, разбивавшими ее на узкие рукава, текла стремительнее. Острова были покрыты буйной растительностью; среди густой травы в спокойном величин возвышались деревья. Люди появлялись там раз в год, чтобы разорять вороньи гнезда. Эти заброшенные острова, где слышались только плеск воды да крики зимородков и диких голубей, были очаровательным уединенным уголком.

Живописные протоки отделяли их друг от друга. Деревья простирали свои ветви, образуя тенистые таинственные аллеи. Сквозь густую листву виднелись клочки синего неба. Там, под высоким, как своды собора, навесом деревьев, в зеленоватом сумраке чувствовалась пронизывающая прохлада. На берегу безмолвие нарушал лишь плеск крыльев, и вода пела свою однообразную песенку, пробегая между затопленными стволами.

В глубине аллей проглядывали просветы голубого неба. По мере приближения они увеличивались, и в нежно-фиолетовой дымке вырисовывались дали.

И тогда взору открывалась светлая при ярком солнце Сена с лесистыми берегами, отбрасывающими на воду темные тени. Широкий спокойный горизонт был очерчен простыми линиями. Под высоким сводом неба, где трепетали маленькие белые облака, открывался безбрежный простор.

Казалось, в этих благодатных местах некогда протекали молочные реки. Плодородная равнина, не изрезанная каменистыми оврагами земля щедро давала жизнь деревьям, которые вырастали стройными и крепкими, как здоровые дети. Раскидистые ивы, от которых веяло приятной прохладой, купали свои длинные серебристые ветви в прозрачной воде.

В жаркие июльские дни, когда солнце стояло над головой, все вокруг становилось светлым, сверкающим. Только тополя темными рядами вырисовывались на фоне бледно-голубого неба.

Мягкая благотворная природа, широкие ясные горизонты успокаивали сердце. Когда Жанна на другой день после приезда, распахнув окно, увидала широко раскинувшуюся перед ней долину, она почувствовала, как слезы навернулись на глаза, и бегом спустилась вниз, чтобы ощутить жизнь на свежем воздухе, пробуждавшем у нее в груди неведомую радость.

Она снова стала ребенком. Лихорадочная жизнь, которую она вела зимой, угар светских вечеров, дни, полные соблазнов, пронеслись над ней, как вихрь, волнуя тело, но не затрагивая души. В отрадной свежести наступившего лета к ней неожиданно вернулись веселость и спокойствие пансионерки. Ей казалось, что она еще совсем маленькая девочка и бегает под деревьями монастырского двора так, что захватывает дух. А здесь двор заменяло широкое поле, луг и парк, острова и равнина, теряющаяся в затянутой дымкой дали.

Если бы Жанна осмелилась, то стала бы играть, бегая и прячась за стволами старых дубов. В ней с новой силой пробудилась юность. До сих пор она подавляла свою резвость в гостиной, опасаясь измять кружева, а теперь ее восемнадцатилетнее сердце распевало радостный гимн. Она ощутила всю полноту жизни, у нее внезапно возникало желание смеяться, бродить повсюду, как мальчишка. Но это был лишь прилив физических сил; безмятежно наслаждаясь природой, Жанна еще не слышала биения своего сердца и бездумно предавалась бурлящей в ней жизни.

Госпожа Телье пожимала плечами, глядя, как она резвится. Для нее Мениль-Руж был местом изгнания, где мода удерживала ее в течение летних месяцев. Она аристократически скучала, зевая целыми днями, и считала недели, остававшиеся до зимы. Когда тоска по Парижу становилась невыносимой, она старалась проявить интерес к природе и направлялась на берег Сены посмотреть, как струится вода.

Она всегда возвращалась глубоко разочарованная, ей казалось, что нельзя придумать ничего скучнее и грязнее реки; и если при ней хвалили сельские удовольствия, она слушала с искренним удивлением. Каждый раз, когда в гостиной речь заходила о густых лесах, тенистых ручейках, она, как и все, ахала от восторга, а в глубине души люто ненавидела солнце, обжигавшее кожу, и траву, которая пачкала платье.

Прогулка по лужайке была для нее целым путешествием. Опасаясь какой-нибудь случайности, она продвигалась осторожно, не сходя ни на шаг с тропинки; сухие листья пугали ее, и однажды она громко закричала, слегка оцарапав ногу о колючку.

С жалостью и огорчением смотрела она на Жанну, которая носилась как безумная. Она ожидала другого от девочки, так хорошо игравшей зимой роль кокетки.

— Боже мой! Жанна, — кричала она, — как вы неприхотливы! Можно подумать, что это вас и впрямь развлекает… О, господи! Какая огромная лужа! Дайте же мне руку!

И девушка, подражая тетке, принималась так же подпрыгивать, кокетливо вскрикивая от ужаса. На самом же деле ей вовсе не было страшно, она просто копировала г-жу Телье, преклоняясь перед ее непогрешимым вкусом. Но вскоре Жанну охватывало нетерпение, она ускоряла шаг, с громким смехом шлепала по грязи и снова принималась бегать.