Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы

Утром на семейном совете было решено, что профессор даст объявление в газету о находке часов. Александр Евлампиевич почти не спал ночью, осунулся, под глазами у него набрякли две лиловые арабские сливы.

Анастасия Андреевна, прощаясь с ним в передней, скорбно вздохнула:

— Саша, ты только не волнуйся, побереги себя. За эту ночь ты постарел на десять лет. Ведь ничего страшного не случилось. Глупое недоразумение. Ты же ни в чем не виноват!

— Еще не хватает, чтоб я был виноват! — окрысился профессор и надел картуз уже не на затылок, но резко надвинул козырьком на нос.

Объявление появилось, но за часами никто не приходил, и они продолжали мирно тикать на письменном столе, ежедневно заводимые профессором, сердце которого при этой процедуре раздиралось сомнениями.

Ровно через три недели профессор снова побывал на проспекте 25 Октября по причине необходимости купить себе полдюжины носков.

Он уже почти успокоился и даже показывал заходившим друзьям часы, рассказывая их фантасмагорическую историю.

Вернувшись после сделанной покупки домой, он хотел повесить пальто, но заметил, что перемычка вешалки оборвалась. Профессор был аккуратен и немедленно, взяв покупку в одну руку и пальто в другую, отправился к жене, чтобы привести вешалку в должный порядок.

Анастасия Андреевна взяла пальто, разложила его на коленях, достала из бархатного гриба иголку и принялась поправлять повреждение, а профессор ходил по диагонали спальни и с оживлением рассказывал о невском ледоходе.

Внезапно он остановился на полушаге, услышав металлический стук на паркете, у ног Анастасии Андреевны. Он нагнулся с юношеской легкостью и так и остался, присев на корточки, с растопыренной рукой и открытым ртом.

Анастасия Андреевна отбросила пальто и, нагнув голову, увидела у носка левого ботинка на полу золотой плоский портсигар, сверкавший алмазами монограммы. Она вздрогнула и посмотрела на тяжело дышавшего профессора.

— Что это, Саша? — спросила она, дрожа в ужасе и уставясь на портсигар глазами птички, повстречавшей очковую змею…

— Н-не знаю… П-порт-сигар, — произнес профессор, пронзительно икнув.

— Откуда же он?

Профессор поднялся и ухватился рукой за грудь. Лицо его мгновенно посерело, вытянулось, и на носу проступил пот.

— Нехорошо… сердце… — сказал он дурным голосом и сел на пол.

Анастасия Андреевна запищала, с быстротой экспресса проскочив спальню, коридор и переднюю, слетела по лестнице на площадку ниже, где жил давний домашний доктор, Серафим Серафимович Архангелов.

Когда, волоча за руку доктора, она вернулась в квартиру, профессор лежал на полу в обмороке.

Переложенный на кушетку, после шприца камфары он глухо застонал и медленно очнулся.

— Сашенька, дорогой! Тебе плохо? — спросила плачущая Анастасия Андреевна.

Зубы профессора разжались. Он несколько раз пытался произнести какое-то слово, но икал и проглатывал звуки, и, только наклонившись вплотную к лицу, доктор Архангелов наконец понял.

— П-плл-плор-лт-лсиг-лглар.

— Какой портсигар? О каком портсигаре говорит Александр Евлампиевич? — повернулся к Анастасии Андреевне недоумевающий доктор, но она только безнадежно взмахнула рукой.

Профессор устало закрыл глаза и задышал ровнее.

— Я думаю, лучше всего дать ему полный покой. Пусть полежит с полчаса. Я сейчас выпишу бром и хлоралгидрат. Сердце в порядке, тревожиться нет никаких оснований, просто легкий сердечный припадок на почве волнения. Пульс повышенный, но пройдет. Вы мне дадите бумаги и перо, Анастасия Андреевна.

В кабинете, подписывая рецепт, Архангелов, закусив клок смоляной разбойничьей бороды, оставлявшей на его лице в неприкосновенности только шишковатый нос и желтые остренькие глазки, выслушал с любопытством несвязный рассказ Анастасии Андреевны о потрясающих событиях в профессорской семье.

— Удивительно! Какие-то багдадские приключения. Ничего не могу понять. И вы говорите, приносят ценности в кармане пальто? Так! Занятно! А можно взглянуть на пальто?

Хотя Анастасия Андреевна и не поняла, зачем нужно смотреть на пальто, но с готовностью подала его доктору.

Серафим Серафимович внимательно осмотрел пальто с таким видом, как будто ожидал, что из него с треском и грохотом выскочит настоящий черт, ощупал затем подкладку и полез широкой лапой в карман.

Борода его вздулась широким веером, губы скривились, и он с торжеством сказал:

— Эге! Да тут еще какая-то штуковина! — и вытащил руку. Рука выволокла из кармана нечто блестящее, оказавшееся при ближайшем рассмотрении парой серег.

Бриллианты и сапфиры на его ладони заискрились в киновари заходящего солнца синими и розовыми звездами.

— Черт! Хорошие серьги! Бриллианты карата по полтора! — сказал он с удовольствием, не замечая, что Анастасия Андреевна осталась посреди комнаты женой Лота, недвижно глядящей на гибель содомского пепелища. — Н-да! Отменное приобретение. Тысячи полторы стоит! — невозмутимо продолжал он, перекатывая серьги на руке, чтобы полюбоваться блеском камней.

Анастасия Андреевна наконец очнулась.

— Серафим Серафимович!.. Что же нам делать? Чем вы объясните это?