Собрание сочинений. т.1.

— О сударыня! — пылко вскричал он. — Позвольте мне пасть на колени, позвольте мне плакать. Я пришел, чтобы увидеть вас. Меня охватило отчаяние, и я не смог удержать слезы. Здесь никого нет, и я хочу сказать вам, как вы добры и как я вас люблю. Вот уже больше десяти лет, как я все понял, больше десяти лет я молчал, задыхаясь от переполняющей меня благодарности и любви. Дайте мне поплакать. Вы ведь понимаете меня, правда? Я часто мечтал о том счастливом часе, когда смогу вот так опуститься перед вами на колени; эта мечта утешала меня в моих детских горестях. Я радостно предвкушал мельчайшие подробности нашей встречи, я представлял себе вас прекрасной, улыбающейся, воображал, как вы взглянете, какое движение сделаете… И вот вы передо мной. Я не знал, что можно осиротеть дважды.

Его голос оборвался. Бланш вглядывалась в него в последних отблесках дня, и преданность и горе юноши понемногу возвращали ее к жизни. Она была вознаграждена в смертный час за свое благодеяние и почувствовала, что эта любовь, которая не угаснет с ее кончиной, смягчает горечь последних минут.

Даниель продолжал:

— Я вам обязан всем, а доказать свою преданность могу только слезами. Я привык рассматривать себя как создание ваших рук и хотел, чтобы это создание было добрым и прекрасным. Вся моя жизнь должна была стать выражением моей признательности, и мне хотелось, чтобы вы гордились мною. А сейчас у меня в распоряжении только считанные минуты, чтобы вас поблагодарить. Вы подумаете, что я неблагодарный, потому что я не красноречив и не могу выразить все, чем полно мое сердце. Я всегда жил в одиночестве и не умею говорить… Какая судьба ждет меня, если господь не сжалится над вами и надо мною?

Госпожа де Рион слушала эту пылкую речь, и в ее душу вливалось великое успокоение. Она взяла Даниеля за руку.

— Друг мой, — сказала она, — я знаю, что вы не из числа неблагодарных. Я следила за вами, и мне рассказывали, в чем проявлялась ваша благодарность. Не ищите слов: ваши слезы облегчили мою боль.

Даниель сдерживал рыдания. Наступила короткая пауза.

— Когда я вызвала вас в Париж, — продолжала умирающая, — я была еще на ногах и хотела, чтобы вы продолжали учиться. Но меня настигла болезнь, вы приехали слишком поздно, и я не успела обеспечить ваше будущее. Умирая, я уношу в могилу сожаление, что не довела дела до конца.

— То, что сделали вы, могла сделать только святая, — перебил ее Даниель. — Вы ничего не должны мне, я же обязан вам всей своей жизнью. Ваше благодеяние и так уже чрезмерно. Взгляните на меня, — перед вами несчастный сирота, которого вы усыновили и взяли под свое покровительство. Когда я чувствовал себя убогим и нескладным, когда надо, мной потешались, я плакал только от стыда перед вами. Простите мне дурную мысль: я часто боялся, что вам не понравится мое лицо, и трепетал от страха, что, когда вы меня увидите, мое уродство отнимет у меня крупицу вашей доброты. Подумать только, вы отнеслись ко мне как к родному сыну! Вы, такая прекрасная, протянули руку несчастному ребенку, которого никто не хотел полюбить. Чем больше надо мной смеялись, чем суровее отталкивали, чем чаще я сознавал себя беспомощным уродом, тем пламеннее я вас обожал, — ведь я понимал, как вы должны быть добры, если снизошли до меня. Идя сюда, я страстно желал быть красавцем.

Бланш улыбнулась. Такое детское обожание, такое трогательное самоуничижение заставляли ее забывать о смерти.

— Вы — дитя, — сказала она.

И умолкла, погрузившись в раздумье. В темноте она пыталась рассмотреть лицо Даниеля. Кровь быстрее заструилась в ее жилах, она вспомнила о своей молодости.

— Вы — человек больших страстей, — продолжала она, — вам будет трудно жить. Теперь, в свой смертный час, я могу только пожелать, чтобы воспоминание обо мне поддерживало вас. Мне не суждено было обеспечить ваше будущее, но, к счастью, я успела помочь вам стать на ноги, научила зарабатывать свой хлеб, всегда идти прямым и честным путем, и это сознание отчасти примиряет меня с мыслью, что так рано приходится вас покинуть. Любите меня, вспоминайте меня иногда, чтобы и за гробом я утешалась вашим поведением и любовью, как была ими утешена при жизни.

Она произнесла эти слова таким тихим и проникновенным голосом, что Даниель снова заплакал.

— Нет, — вскричал он, — не покидайте меня так, поставьте передо мной какую-нибудь цель. Моя жизнь станет завтра бессмысленной, если вы исчезнете из нее так внезапно. Вот уже больше десяти лет я живу только одним стремлением угодить вам, повиноваться вашему малейшему желанию. Если я стал чем-нибудь, то лишь ради вас одной, к вам устремлялись все мои помыслы. Если больше не надо будет трудиться ради вас — у меня опустятся руки. К чему жить, для чего бороться? Помогите же мне посвятить себя чему-нибудь, дайте мне хоть чем-нибудь доказать свою благодарность!

Даниель еще не кончил говорить, когда бледное лицо г-жи де Рион вдруг просветлело от осенившей ее мысли. Она приподнялась на своем ложе, собрав все силы для борьбы с недугом.