Незадолго до рассвета двое людей в пропитанной чудовищным зловонием одежде постучались к Феннерам и попросили у них бочонок рома, очень щедро за него заплатив. Один из них сказал Феннерам, что с Джозефом Карвеном покончено и что им не следует ни в коем случае упоминать о событиях этой ночи. Как ни самонадеянно звучал приказ, в нем было нечто, не позволявшее его ослушаться, словно он исходил от какой-то высшей власти; так что об увиденном и услышанном Феннерами в ту ночь рассказывают лишь случайно уцелевшие письма Люка, которые он просил уничтожить по прочтении. Только необязательность коннектикутского родственника, которому писал Люк – ведь письма в конце концов уцелели, – сохранила это событие от всеми желаемого забвения. Чарльз Вард мог добавить одну деталь, добытую им после долгих расспросов жителей Потаксета об их предках. Старый Чарльз Слокум, всю жизнь проживший в этом селении, сообщил о странном слухе, пересказанном его дедушкой: будто бы в поле недалеко от селения через неделю после того, как было объявлено о смерти Джозефа Карвена, было найдено обуглившееся изуродованное тело. Разговоры об этом долго не умолкали, потому что этот труп, правда, сильно обгоревший, не принадлежал ни человеку, ни какому-нибудь животному, знакомому жителям Потаксета или описанному в книгах.
Никто из участников ночного набега ничего о нем не рассказывал, и все подробности, дошедшие до нас, переданы людьми, при сем не присутствовавшими. Поразительна тщательность, с которой непосредственные участники штурма избегали малейшего упоминания об этом предмете. Восемь моряков были убиты, но, хотя их тела не были переданы семьям, те удовольствовались историей о стычке с таможенниками. Так же были объяснены и многочисленные раны, тщательно забинтованные доктором Джейбзом Бовеном, который сопровождал отряд. Труднее всего было объяснить странный запах, которым пропитались все участники штурма, – об этом говорили в городе несколько недель. Из командиров самые тяжелые ранения получили капитан Виппл и Мозес Браун. Письма, отправленные их женами своим родственникам, говорят о том, в каком отчаянии были эти женщины, когда раненые решительно запретили им прикасаться к повязкам и менять их.
Участники нападения на ферму Карвена сразу как-то постарели, стали раздражительными и мрачными. По счастью, все это были люди закаленные, привыкшие действовать в самых тяжелых условиях, и притом глубоко религиозные, не признающие никаких отклонений от традиционных понятий и норм. Умей они глубже задумываться над пережитым и обладай более развитым воображением, они бы пострадали куда больше. Тяжелее всего пришлось президенту Меннингу, но и он сумел преодолеть мрачные воспоминания, заглушая их молитвами. Каждый из этих выдающихся людей сыграл впоследствии важную роль. Не более чем через двенадцать месяцев после этого события капитан Виппл стал во главе восставшей толпы, которая сожгла таможенное судно «Гэспи», и в этом его поступке можно усмотреть желание навсегда избавиться от ужасных образов, отягощающих его память, сменив их другими воспоминаниями.
Вдове Джозефа Карвена отослали запечатанный свинцовый гроб странной формы, очевидно найденный на ферме, где он был приготовлен на случай необходимости; в нем, как ей сказали, находилось тело мужа. Ей объявили, что он был убит в стычке с таможенниками, подробностей которой ей лучше не знать. Больше никто ни словом не обмолвился о кончине Джозефа Карвена, и Чарльз Вард имел в своем распоряжении только неясный намек, на котором и построил свою теорию. Это была лишь тонкая нить – подчеркнутый дрожащей рукой отрывок из конфискованного послания Джедедии Орна к Карвену, которое было частично переписано почерком Эзры Видена. Копия была найдена у потомков Смита, и можно было лишь гадать, отдал ее Виден своему приятелю, когда все было кончено, как объяснение случившихся с ними чудовищных вещей, либо, что было более вероятно, письмо находилось у Смита еще до этого и он подчеркнул эти фразы собственной рукой. Вот какой отрывок подчеркнут в этом письме:
Размышляя о том, каких невыразимо ужасных союзников мог вызвать силами магии Карвен в минуту отчаяния, Чарльз Вард задавал себе вопрос, действительно ли его предок пал от руки одного из граждан Провиденса.