Собрание сочинений и писем (1828-1876)

Эта записка Бакунина, равно как и короткое письмо его к Ф. Отто, важны как существенное дополнение и корректив к "Исповеди", написанной для Николая I в Петропавловской крепости. В основном и главном все эти документы совпадают, что придает значительную степень достоверности сообщаемым в них фактам. Но между ними имеется и немаловажное различие. Во-первых в последним из них, именно в "Исповеди", слышится некоторая нотка усталости и разочарования, тогда как в первых замечается больше бодрости, свежести и веры в близкое возобновление революционного движения. Конечно в разочаровании, выражаемом "Исповедью", много деланного, притворного: как известно, Бакунин обманывал николаевских жандармов в расчете, что таким путем ему удастся скорее вырваться на свободу и снова приняться за революционную работу. Но вместе с тем приходится допустить, что с одной стороны долговременное мыкание по тюрьмам австрийским, саксонским и российским не осталось без известного влияния на настроение Бакунина, а с другой-и это главное-нарастание реакции и убывание шансов на скорое возобновление революции к моменту писания "Исповеди" выяснились гораздо сильнее, а это, разумеется, не смогло не оказать своего действия на самочувствие узника. Во-вторых разница между документами той и другой группы заключается в том, что в первых двух Бакунин обращается к европейской публике, преимущественно демократической, а в третьем - к русскому царю, вследствие чего в них выпячены различные по существу моменты. Обращаясь через головы своих немецких судей и адвоката к европейской демократии, Бакунин в письмах к Ф. Отто старается выяснять перед нею свои заветные политические стремления и рассеять существовавшие в некоторых ее кругах на его счет предубеждения Вот почему Бакунин в этих документах посильно затушевывает свой панславизм и наоборот подчеркивает свою ненависть к царизму, свои симпатии к полякам и европейской демократии вообще, " частности и в особенности свое сочувствие борьбе немецких демократов за освобождение и объединение Германии. Напротив в "Исповеди" Бакунин, приспособляясь к господствовавшей в русских дворянских и официальных кругах идеологии, выпячивает свою антипатию к немцам, свой русский патриотизм и славянские чувства, договариваясь до разглагольствований о "гнилости Запада", т. е. до взглядов, которых он вообще вовсе не разделял. Не следует впрочем забывать, что все эти документы одинаково, хотя и в различной степени, писались из-под палки, сиречь в тюремных камерах, потому в них надлежит внести поправки сообразно этой обстановке их составления.

1 Следствие против Бакунина велось уголовным отделением Дрезденского городского суда. Показания его перед саксонской следственной комиссией, оригинал которых находится в деле о Бакунине, хранящемся в Государственном дрезденском архиве, опубликованы частично в русском пареводе В. Полонским в No 7 54 "Пролетарской Революции" за 1926 год (стр. 166-226). Здесь напечатаны протоколы допросов с 3 августа 184 по 28 февраля 1850 года. Замечательно, что ряд вопросов предлагало" Бакунину немецким судом по просьбе российского посольства, причем немецкие чиновники ничуть не постеснялись увековечить это свидетельство своего холопства в следственных протоколах. Другая часть допросов Бакунина, связанная с дрезденским восстанием, опубликована тем же лицо" в No 27 "Красного архива" (стр. 162-188). Здесь мы имеем протокол" допросов от 14 мая по 20 октября 1849 года. Все эти допросы перепечатаны во втором томе "Материалов для биографии Бакунина", стр. 112-184..

2 Бакунин повидимому имеет здесь в виду свою встречу с попом Алимпием Милорадовым на пражском славянском съезде (см. ниже в "Исповеди").

3 По сообщению В. Бурцева в "За сто лет" такой случай произошел с молодым духобором Лямсом, посаженным за оскорбление Серафима в духовную тюрьму. На самом же деле у Бакунина речь идет не о молодом духоборе, прибывшем из Саратовской губернии, а о сорокалетнем крестьянине Улеаборгской губернии Петре Лямсе, беспоповце, фанатике, служившем работником у извозчиков, ударившем Серафима в его доме во время официального приема 11 августа 1839 года. По приказу Николая I Лямс, очень смело державшийся на допросах, был административно посажен, но не в духовную тюрьму, а в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, где и умер в 40-х годах. Замечательно, что Бурцев ссылается на тот самый источник, из которого мы и заимствовали эти сведения, но в который он видимо не заглянул: мы имеем в виду заметку М. М.-"Петр Лямс" в "Русской Старине" 1875, сентябрь, стр. 204-209.