Собрание сочинений и писем (1828-1876)

Эта антипатия ко всему немецкому присуща полякам в такой же мере, как и остальным славянам. Среди народных масс, не исключая и галицийских крестьян, она настолько преобладает и выступает настолько открыто, что нужно сознательно закрывать глаза, чтобы ее не замечать. Попробуйте сказать галицийскому крестьянину, что он - немец; его энергичный ответ покажет вам, как оскорбительно для него такое наименование. Напротив у образованных классов это чувство обыкновенно отодвигается в глубину сердца влиянием искусственного образования и живет там, будучи часто даже неосознанным, но редко совершенно подавленным. Пока поляки надеялись, что им удастся отвоевать свою свободу от России с помощью Германии, они старались подавлять в себе эту врожденную антипатию. Теперь же они начинают замечать, что немецкое владычество гораздо более опасно для их национальности, чем даже русское. Русские по крайней мере не денационализируют Польшу, напротив, так как они сами обладают меньшим образованием, то, приходя в соприкосновение с поляками, они многое перенимают у них, и все старания петербургского правительства ввести русский язык в Царстве Польском обычно приводили лишь к тому, что русские чиновники сами научались польскому языку и через несколько лет пребывания там в конце концов предпочитали говорить по-польски. Таким образом о русификации Польши не приходится и думать. Напротив германизация ее представляется гораздо большею опасностью по той причине, что орудиями ее являются не только правительственные мероприятия, но и могучее действие сильно распространившейся во все стороны культуры и прежде всего неутомимое, всепоглощающее немецкое трудолюбие и немецкая промышленность. Поляк же охотнее перенесет самые жестокие мучения, чем даст себя онемечить: мысль о превращении в немца для него столь невыносима, что он для избежания этой опасности тысячу раз предпочтет броситься в объятия России.

Немцу нелегко будет понять возможность такого акта отчаяния. У немца много разума, но мало страсти; он никак не может понять страстности славянской натуры. Немец, собственно говоря, - космополит, что для ближайшего будущего может оказаться большим достоинством, но для настоящего времени это качество является источником слабости, так как оно отнимает у немецкого народа одно из сильнейших побуждений к концентрации. Только свобода, только новое, так сказать религиозное, одушевление общечеловеческим правом в противовес внутреннему и внешнему, особенно же русскому деспотизму, только могучие моральные и духовные интересы демократии в состоянии объединить немецкий народ и дать ему политическое единство; но этого не может сделать его национальное чувство, которое слишком слабо и едва существует. За последнее время немец много мудрствовал о своей национальности, но мало ее ощущал; до сих пор он чувствовал себя как дома повсюду, где ему хорошо жилось, даже там, где он испытывал в остальных отношениях невыносимый гнет, если только он мог честным путем зарабатывать свой трудовой хлеб: не только в Америке, но и в России. Немецкие колонии существуют в южной России, даже в Сибири, даже в Испании, в Греции; весь мир покрыт теперь немецкими колониями, не ставши от этого немецким, так как немецкий народ наряду с почти безграничной способностью к экспансии не обладает почти никакою способностью к концентрации. Как уже сказано, это-в одно и то же время достоинство и слабость: достоинство для будущего, вероятный демократический дух которого явно ведет нас к полному слиянию всех национальных противоречий в чистой среде общечеловеческого, а в ближайшее время европейского общества; и слабость для настоящего времени, когда движущая и связующая сила узкого патриотизма пока еще не заменена в достаточной мере никакою другою.