Собрание сочинений. Девушка из золотого атома

Намереваюсь вернуться туда, но не один. На этот раз кто-нибудь должен сопровождать меня, чтобы стать свидетелем всех этих чудес и опасностей. Я хочу, чтобы кто-нибудь из людей подтвердил то, что я видел, чувствовал и переживал. И потом этот человек, быть может, поймет, о чем я лишь догадываюсь.

Кого взять? Необходимо пригласить кого-нибудь из внешнего мира, эстетически и интеллектуально высокоодаренного человека. Может быть, связаться с коллегой Филипом Хастейном, писателем-фантастом, как и я? Боюсь, что он слишком занят. Но есть же калифорнийский художник Феликс Эббонли, иллюстрировавший несколько моих фантастических романов… Эббонли как раз и будет тем человеком, который увидит и оценит другое измерение, если только сможет приехать. Поскольку он склонен к необычному и сверхъестественному, картина той равнины и города, вавилонских зданий и сводов, Храм Пламени приведут его в экстаз. Сейчас же напишу ему в Сан-Франциско…

12 августа

Эббонли здесь; загадочные намеки в моем письме на новые в его вкусе сюжеты картин были чересчур соблазнительными, чтобы он устоял. Теперь я ему все объяснил и подробно пересказал все свои приключения. Вижу, что он не очень верит, но не могу на него сердиться. Ведь это скоро пройдет, так как завтра мы вместе отправимся в Город Поющего Пламени.

13 августа

Надо сконцентрировать все свои способности, подобрать слова и все обстоятельно изложить. Это будет последняя страничка моего дневника, самая последняя запись. Как только закончу, запечатаю тетрадь в конверт и отправлю ее Филипу Хастейну, который поступит с ним, как посчитает нужным.

Сегодня я водил Эббонли в другое измерение. Две скалы на Кратер Ридж поразили его так же, как когда-то меня.

— Похожи на разрушенные основания колонн, воздвигнутых еще языческими богами, — заметил он. — Теперь я начинаю вам верить.

Я попросил его идти первым, показав место, где он должен был остановиться. Эббонли, не колеблясь, повиновался, и я получил исключительную возможность увидеть мгновенное растворение человека в полнейшем небытии. Вот он стоит передо мной, а секунду спустя я вижу лишь голый скалистый грунт и далекие черные хребты, которые он заслонял собой. Я последовал за ним и застал его застывшим в оцепенении на фиолетовой траве.

— Это, — сказал он, — из рода вещей, о существовании которых я до сих пор и не подозревал. Такое мне никогда не удавалось изобразить даже в самых фантастических рисунках.

Мы говорили мало, пока спускались вдоль ряда валунов к равнине. Вдали, за высокими величественными деревьями с пышной листвой, золотисто-коричневый туман рассеялся, и показался нескончаемый горизонт. Поверх него в глубь янтарного неба уходили наслоения сверкающих кругов и всполохов. Будто занавес отгораживал этот неизвестный нам мир.

Мы пересекли равнину и оказались в пределах слышимости колдовской музыки. Я предупредил Эббонли, чтобы он заложил ватой уши, но тот отказался.

— Не хочу притуплять новые ощущения, которые могу испытать, — заявил он.

Мы вошли в город. Мой товарищ приходил в настоящий экстаз при виде исполинских зданий и существ. Я также заметил, что музыка овладела его сознанием: взгляд его стал неподвижным и рассеянным, как у почитателей опиума.

Вначале он без конца толковал об архитектуре и обгонявших нас разнообразных существах, обращая мое внимание на незамеченные до этого детали. Однако по мере приближения к Храму Пламени его интерес слабел. Замечания его стали реже и короче, и, казалось, он даже не слышит моих. Было видно, что мелодия окончательно обворожила его.

Как и во время моего последнего посещения, к святилищу спешили толпы паломников, а оттуда возвращались лишь единицы. Большинство этих созданий принадлежали к эволюционировавшим видам, которые я уже видел. Среди неизвестных мне помню одно дивное существо с небесно-голубыми, отливающими золотом крыльями, похожими на крылья гигантского чешуекрылого насекомого, и сверкающими, как две жемчужины, глазами, которые, похоже, были созданы для того, чтобы отражать великолепие какого-то райского мира.

Как и в прошлый раз, я ощутил опьяняющее и завораживающее порабощение, постепенное отключение мыслей и чувств, между тем как музыка действовала на мозг, словно неуловимый сильнейший яд. Приняв обычные меры предосторожности, я был меньше подвержен этому влиянию, чем мой спутник, но позабыл о некоторых вещах, в частности о моем беспокойстве, когда Эббонли отказался применить тот же метод защиты, что и я. Я перестал думать о подстерегавшей нас опасности, а если и думал, то как о чем-то отдаленном и не материальном.

Улицы напоминали бесконечный, чудовищно запутанный лабиринт. Но музыка неумолимо направляла нас, появлялись все новые и новые паломники. Словно подхваченные стремительным потоком, мы неслись к своей цели.